Ференц кивнул.
— Поэтому я был так рад, когда ее собственные слова и психические впечатления показали, что собачка сумела избавиться от неприятной ноши: она съела на кухне что-то неудобоваримое и вызвала у себя рвоту.
— Хорошо, с этим понятно. Но зачем это завещание взломщику? – Он посмотрел на Ференца, и его глаза засверкали. – Если только он не ее побочный сын, так?
Антиквар кивнул, и на его лице появилась печальная улыбка.
— Я думаю, в молодости она была счастлива, - сказал он, разглядывая конфету. – Уважаемый супруг, светская жизнь... Однако со временем стало понятно, что этот брак не сможет воплотить ту единственную мечту, к которой она всю жизнь стремилась: оказалось, что Инкердорф не может иметь детей.
Что предписывается в таких случаях обществом? Посещать врачей, молиться, надеяться. Но не такова была молодая еще женщина, жаждавшая во что бы то ни стало исполнить свое призвание. И как в свое время Боудикка, она решилась пойти против общества, сковавшего ее условностями, - так сказать, выпрыгнуть из заезженной колеи.
— И что же она сделала? – поинтересовался полицейский, не сводя глаз с лица антиквара.
— Завела себе любовника, что же еще? – сказал Ференц рассеянно. – Выбрала самого симпатичного из слуг и, как говорится, приблизила его к себе. Сначала все было прекрасно, как в сказке: богатый муж, молодой любовник, долгожданный ребенок. А потом, как в сказке, все начало рассыпаться в прах. Муж умер, – и я не удивлюсь, если окажется, что или она, или они оба приложили к этому руку. С исчезновением главного препятствия для их страсти волнительность встреч стала спадать, а любовник – стареть и дурнеть. А потом и сын, ее единственная повзрослев, быстро покатился по наклонной.
Конечно, - прибавил он, - женщина властная и благоразумная, она вскоре поняла свою ошибку и, как только сына впервые арестовали, она переписала завещание.
— На мопса, - добавил Хорст ехидно.
— Почему бы и нет? – сказал Ференц задумчиво. – Собаки – создания верные и любящие. Думаю, на свете нет более благодарных детей. Однако здесь благоразумие госпожи Инкендорф вновь дало осечку, и грех, который она так долго и тщательно скрывала, всплыл в том имени, которым она назвала свою любимицу. Забавно, не так ли?
— Не вижу в этом ничего забавного, - сказал инспектор скептически.
— Пожалуй, это слишком легкомысленное слово... Однако ирония заключается в том, что госпожа Инкендорф сама ведь в какой-то мере повторила судьбу матери Ифигении.
Хорст чуть развел руками.
— Боюсь, то немногое, что осталось в моей памяти после школы, - сказал он, - может уместиться на почтовой открытке. И античной мифологии там точно нет.
— А жаль, - заметил Ференц задумчиво. – Ведь в мифах можно найти множество ценных предостережений… В частности, если вы помните Агамемнона…
— Увы, не помню.
— …то вы, конечно, вспомните и его трагическую смерть: оставленная на время Троянской войны, его жена Клитемнестра завела себе любовника, а когда муж вернулся домой, убила его. – Ференц взглянул на него, но его глаза все еще были подернуты дымкой, будто пытались разглядеть необозримую древность. – А судьбу ее дочери Ифигении в какой-то мере повторила собачка. Словно в греческой трагедии, имя оказалось неразрывно связано с неизбежной судьбой.
— Но в реальной жизни имя не предопределяет судьбу, - возразил полицейский. – Иначе наши современные Елены продолжали бы уничтожать города.
— Вы правы, - сказал Ференц с легкой улыбкой. – Однако судьба может предопределять имя, и тогда, выбирая имя для своей собачки, госпожа Инкендорф невольно – как сейчас модно говорить, «бессознательно», - выдала себя.
Он принялся за чай, и на некоторое время повисло молчание.
— Так или иначе, - продолжал Ференц после паузы, - она вычеркнула сына из своей жизни. Но юноша не вычеркнул ее из своей, и как только его освободили, он вернулся в родной дом.
Инспектор кивнул и потер подбородок.
— Значит, сначала он напал на дворецкого, - сказал он. – Выведал у него, где мать хранит завещание, а потом попытался его убить. Тогда понятно, почему она умолчала в полиции об этом нападении.
— Да. – Ференц посмотрел в чашку, будто видя там картины прошлого. – Думаю, Бауэр не сказал ему, где точно хранится ключ. Может, и сам не знал, а может, надеялся выиграть время. Скорее всего, он сказал что-то неопределенное, вроде того, что ключ находится у собачки. Парень, конечно, сначала срезал ошейник. Это самое логичное место.
Хорст кивнул.
— А потом, - сказал он мрачно, - он понял, где нужно искать.
— Но эту догадку ему не удалось проверить, - продолжал Ференц рассеянно. – Вы видели следы на его руке? Думаю, это от укусов мопса. Так же, как и ее тезка, она была назначена в жертву богам за чужую жадность, и точно так же в последний момент чудом избежала смерти… И если это действительно так, то я твердо верю в то, что ее судьба теперь в руках высших сил...