- Вот уж не ожидал от тебя такой узости взглядов, - сказал Игорь.
Теперь ситуация стала выглядеть совершенно запутанной. Я привыкла к тому, что люди за благопристойной картинкой скрывали свои пороки. Это казалось
логичным. Но я никогда не видела, чтобы они поступали наоборот: за порочной
картинкой скрывали… Черт, что же скрывает Игорь? Я хотела бы увидеть его даму
сердца.
Но все эти мысли разом вылетели из головы, когда мы подъехали к дому. На
парковке я увидела автомобиль Бояринцева, на котором он приехал в загородный
клуб. Я изо всех сил уцепилась за сидение.
- Они с Инессой что тут? – брякнула я не подумавши. – Поэтому он сказал нам
оставаться за городом?
Игорь усмехнулся:
- Ты сейчас сказала две чуши сразу!
Я удивленно посмотрела на него.
- Во-первых, отец не приводит в этот дом женщин!
О, вот тут бы я поспорила! Но не стала.
- А во-вторых, он бы никогда не связался с такой пираньей, как Инесса. Он ее
чуть терпит. И вчера это было очень заметно.
А вот с этим я бы не стала спорить, согласилась бы сразу! Да только в одном этот
«специалист» по Бояринцеву-старшему ошибся. Возможно, ошибается и в другом.
- Ну что, пойдем? – сказал Игорь. – Или папаша так тебя запугал, что ты
останешься жить в машине?
- Пойдем, - эхом отозвалась я.
***
Первой, кого я увидела, была Анна. Вот она-то точно должна все знать.
- А у Тимура Александровича гости? – с самым невинным видом спросила я. А
что. Гости – это ведь не обязательно Инесса? Может, кто-то по бизнесу. А я как раз
собираюсь походить по дому в халате. Нормальный вопрос. Не подозрительный!
- Нет… Он работает. В кабинете.
Я вошла в свою комнату. Развесила платья – восхитительные. Открыла ящик.
Взяла деньги. Те самые деньги. Сжала их в руке и решительно вышла из комнаты.
19
Я остановилась у двери кабинета. Купюры, казалось, обжигали руку. Сердце
стучало бешено. Я на секунду снова усомнилась - надо ли возвращать деньги - вот
так, лично. Можно было ведь положить их в конверт - и подсунуть под дверь. Нет.
Дверь плотная. Ничего туда не подсунешь! А если просто положить у двери? Тоже не
вариант - Анна так ревностно следит за порядком, что тут же материализуется где-
нибудь рядом и уберет все лишнее.
Я все медлила, размышляла, прикидывая, куда лучше деть купюры, и тут дверь
резко распахнулась, едва не задев меня. На пороге стоял хозяин кабинета, Бояринцев. Черт! Теперь уже думать о конверте, кажется, поздно.
Тимур Александрович окинул меня взглядом с ног до головы - и было в этом
взгляде что-то такое, что заставило мои щеки разом вспыхнуть.
- Я… вот… это ваши деньги… Ну, те, которые…
Я подняла руку, демонстрируя, что у меня в кулаке зажаты те самые
злополучные купюры. И вдруг почувствовала, что на глаза сами собой
наворачиваются непрошеные слезы - горечи и обиды. Хотя я и сама бы не могла
сказать - на что обижаюсь. Просто что-то надломилось внутри и уже было готово
пролится водопадом слёз. Только этого мне сейчас не хватало - разреветься вот тут, при нем! Я до боли закусила губу и постаралась собраться. Итак, надо сказать:
“Заберите это!”, но только чтобы голос не дрожал…
Я не успела.
Он бросил быстрый взгляд куда-то за мою спину - напряженный, словно
проверял, не видит ли нас кто-нибудь. И тут же схватил меня в охапку и втащил в
кабинет, захлопнув дверь.
- Что ты делаешь?
Он почти прижал меня к двери. И придавил меня к ней тяжелым взглядом.
- Я… хотела вернуть. Чтобы… чтобы не…
Теперь мне и самой казалось, что я напрасно пришла сюда. А ведь еще совсем
недавно - несколько минут назад - избавиться от этого напоминания о том, что
случилось, было просто необходимо.
Глаза все-таки наполнились слезами - и теперь, когда мы с Бояринцевым были
так близко, скрыть это было невозможно. Он увидел.
Я ожидала чего угодно - насмешки, грубости, или того хуже - еще одного
нравоучения. Ну конечно, я должна быть спокойной и благоразумной. Просто
каменной. Как он.
Но того что произошло, точно не ожидала. Он обнял меня - притянул к себе, запустил пальцы в волосы на затылке. . Я уткнулась лбом в крепкое плечо и замерла, затихла. Как будто это и есть самое правильное - стоять, прижавшись, боясь
пошевелиться, и лишь прислушиваться к тому, как он осторожно перебирает пряди
на затылке. Впитывать эту ласку всем своим существом, и все равно не верить до