даст Югу снова подняться. «О господи, – подумала Скарлетт, – мужчины вечно
выдумывают причины для беспокойства». Ее, к примеру, ни один янки и пальцем
тронуть не посмел, да и не посмеет. Главное – работать не покладая рук и перестать
изводить себя из-за того, что правят у них теперь янки. Война-то все-таки
кончилась.
Скарлетт не понимала, что за это время изменились правила игры и далеко не все
зависит от того, насколько честно ты будешь трудиться. Джорджия по сути дела
находилась на военном положении. Всем командовали солдаты-северяне, расквартированные по всей округе, а также Бюро вольных людей, и они
устанавливали правила, какие хотели.
Бюро вольных людей, созданное федеральным правительством, чтобы заботиться
о бывших рабах, получивших свободу и еще не очень понимавших, что с ней делать, тысячами переселяло негров с плантаций в поселки и города. Бюро обязано было
кормить их, пока они не найдут себе работу, а они не слишком спешили, желая
сначала свести счеты с бывшими хозяевами. Местное Бюро возглавил Джонас
Уилкерсон, бывший управляющий Джералда, а помощником у него был Хилтон, муж
Кэтлин Калверт. Эта парочка усиленно распространяла слухи о том, что южане и
демократы только и ждут случая, чтобы снова закабалить негров, и лишь Бюро
вольных людей и республиканская партия способны помочь им избежать этой
участи.
Уилкерсон с Хилтоном внушали также неграм, что они нисколько не хуже белых и
что скоро будут разрешены смешанные браки, а поместья бывших хозяев отберут и
каждому негру дадут по сорок акров земли и мула в придачу. Они распаляли негров
рассказами о жестокостях, чинимых белыми, и в краю, издавна славившемся
патриархальными отношениями между рабами и рабовладельцами, вспыхнула
ненависть, зародились подозрения.
Бюро в своей деятельности опиралось на солдатские штыки, а военные власти
издали немало вызывавших возмущение циркуляров по поводу того, как должны
вести себя побежденные. Можно было угодить в тюрьму даже за непочтение к
чиновнику Бюро. Циркуляры издавались по любому поводу – об обучении в школах, о поддержании чистоты, о том, какие пуговицы следует носить на сюртуке, какими
товарами торговать, – словом, на все случаи жизни. Уилкерсон с Хилтоном имели
право вмешаться в любое начинание Скарлетт и заставить ее продавать или менять
товары по той цене, какую они установят.
К счастью, Скарлетт почти не соприкасалась с этой парочкой, ибо Уилл убедил ее
предоставить это ему, а самой заниматься только плантацией. Мягкий и
сговорчивый, Уилл с честью вышел из многих подобного рода трудностей, а ей и
словом не обмолвился о них. Да Уилл справился бы и с «саквояжниками», и с янки, если бы пришлось. Но теперь возникла проблема, с которой справиться он не мог. О
новом дополнительном налоге на Тару, грозившем потерей поместья, Скарлетт уже
не могла не знать, и поставить ее в известность следовало немедленно.
Глаза Скарлетт вспыхнули.
– Черт бы побрал этих янки! – воскликнула она. – Сожрали нас с потрохами, обобрали до нитки – и все им мало, надо еще спустить на нас свору этих мерзавцев!
Война кончилась, заключили мир, а янки по-прежнему могут грабить ее, обречь на
голод, выгнать из собственного дома. А она-то, дурочка, считала, что, как бы тяжело
ни было, если она продержится до весны – пусть измотается, пусть устанет, – зато
все наладится. Сокрушительная весть, которую сообщил ей Уилл, была последней
каплей, переполнившей чашу ее страданий: ведь она целый год работала, не
разгибая спины, и все надеялась, ждала.
– Ах, Уилл, а я-то думала, что война кончилась и наши беды остались позади!
– Нет, мэм. – Уилл поднял свое простоватое, деревенское, с квадратной челюстью
лицо и в упор посмотрел на нее. – Беды наши только начинаются.
– И сколько же с нас хотят еще налога?
– Триста долларов.
На мгновение она лишилась дара речи. Триста долларов! Триста долларов для нее
сейчас все равно что три миллиона – такой суммы у нее нет.
– Что ж, – раздумчиво произнесла она, – что ж… что ж, значит, придется где-то
добывать триста долларов.
– Конечно, мэм. И еще радугу и луну в придачу.
– Но, Уилл, не могут же они продать с молотка Тару! Ведь это…
В обычно мягком взгляде его светлых глаз появилась такая ненависть, такая
горечь – никогда бы она не подумала; что он способен на подобные чувства.