– Я, что же, уж и поговорить с ним не могу, да? – резко парировала она, поднимаясь и движением ноги отбрасывая старое одеяло…
Уилл не обиделся – он продолжал стоять, грея руки у огня.
Взяли бы вы шаль, мисс Скарлетт. На улице-то сыро.
Но она вышла без шали, ибо за шалью надо было подняться наверх, а ей не
терпелось поскорее увидеть Эшли и излить ему свои тревоги.
Хоть бы застать его одного – вот было бы счастье! Ни разу с тех пор, как он
вернулся домой, она не имела возможности перемолвиться с ним хоть словом
наедине. Вечно вокруг вертелся кто-то из домашних, вечно рядом была Мелани – она
то и дело протягивала руку и дотрагивалась до его рукава, словно хотела лишний
раз убедиться, что он действительно тут. Этот жест счастливой собственницы
неизменно вызывал у Скарлетт взрыв ревности и злости, которые притупились
было за те месяцы, когда она считала, что Эшли уже мертв. Сейчас же она твердо
решила, что должна видеть его наедине. Она не допустит, чтоб ей помешали
говорить с ним с глазу на глаз.
Она шла по фруктовому саду под голыми деревьями – трава была сырая, и ноги у
нее промокли. Она слышала вдали звонкие удары топора – это Эшли обтесывал
вытащенные из болота стволы. Не скоро это и не просто – восстановить изгородь, которую янки с таким упоением тогда сожгли. Все дается не скоро и не просто, устало подумала она, и как же все ей надоело, надоело и опротивело до тошноты.
Вот если бы Эшли был ее мужем, а не мужем Мелани, какое это было бы счастье –
прийти к нему, уткнуться головой ему в плечо, расплакаться, переложить на него все
свои тяготы и беды, пусть бы он все распутывал.
Она обошла гранатовую рощицу – голые ветви деревьев трепал холодный ветер –
и увидела Эшли: он стоял, опершись на топор, вытирая лоб тыльной стороной
ладони. На нем были старые домотканые брюки и рубашка Джералда – из тех, что в
лучшие времена надевали только в суд или на пикники, – рубашка с кружевными
рюшами, слишком короткая для ее нынешнего владельца. Сюртук Эшли повесил на
сучок, ибо работать в нем было жарко, и сейчас отдыхал.
Глядя на Эшли – оборванного, с топором в руке, Скарлетт почувствовала, как
сердце у нее защемило от любви к нему и ярости на то, что все так складывается.
Просто невыносимо было видеть некогда беспечного, безукоризненно элегантного
Эшли за тяжелой работой, в рубашке с чужого плеча. Руки его не созданы для
физического труда, а тело – для грубой одежды; он должен ходить в шелковистом
льне и тонком сукне. Бог предназначил ему жить в большом доме, беседовать с
приятными людьми, играть на рояле, писать стихи, такие красивые, хоть и
непонятные.
Ее не коробило, когда она видела собственное дитя в переднике из мешковины, а
своих сестер – в грязных старых ситцах; она спокойно переносила то, что Уилл
работает больше, чем иной раб на плантации, – но не могла стерпеть, чтоб так
работал Эшли. Эта работа не для него, да и слишком он ей дорог. Нет, лучше самой
обтесывать колья, чем допустить, чтоб это делал он.
– Говорят, Эйби Линкольн начинал свою карьеру тоже так – обтесывал колья, –
заметил Эшли, когда она подошла к нему совсем близко. – Подумать только, каких
высот я могу достичь!
Она нахмурилась. Вечно он шутит по поводу их невзгод. Она же воспринимала все
очень серьезно, и его шуточки порой раздражали ее.
Она выложила ему новость, привезенную Уиллом, – сухо, без лишних слов, чувствуя облегчение уже оттого, что говорит с ним. Конечно же, он что-то
придумает, чем-то поможет. А он молчал; однако, заметив, что она дрожит, снял с
сучка сюртук и накинул ей на плечи.
– Так вот, – нарушила она наконец молчание, – не кажется ли вам, что нам
придется добывать где-то деньги?
– Да, конечно, – сказал он. – Но где?
– Вот я вас об этом и спрашиваю, – раздраженно сказала она. Чувство облегчения
исчезло. Пусть он не в состоянии помочь, но почему он молчит, почему не утешит ее, ну, хоть сказал бы: «Ах, как мне вас жаль».
Он усмехнулся.
– С тех пор как я вернулся домой, я слышал, что только у одного человека есть
деньги: у Ретта Батлера, – сказал он.
Тетушка Питтипэт написала Мелани неделю тому назад, что Ретт снова появился
в Атланте: разъезжает в коляске, запряженной двумя отличными лошадьми, и