карманы у него набиты зелеными бумажками. Она, конечно, не преминула добавить, что добыл он эти бумажки уж наверняка нечестным путем. А тетя Питти, как и
многие в Атланте, верила слухам о том, что Ретту удалось завладеть мифическими
миллионами конфедератской казны.
– О нем и речи не может быть, – отрезала Скарлетт. – Он мерзавец, каких свет не
видывал. Но что ж с нами-то со всеми станет?
Эшли опустил топор и посмотрел в сторону – казалось, взгляд его блуждал в
каком-то далеком-далеком краю, куда она не могла за ним последовать.
– Не знаю, – сказал он. – Я не только не знаю, что станет с нами, живущими в Таре, но не знаю, что станет с южанами вообще.
Ей захотелось крикнуть ему: «Плевала я на южан! Что будет с нами?» Но она
промолчала, потому что усталость вдруг снова навалилась на нее. Нет, помощи от
Эшли ждать нечего.
– В конце концов с нами произойдет, видимо, то, что происходит всегда, когда
рушится цивилизация. Люди, обладающие умом и мужеством, выплывают, а те, кто
не обладает этими качествами, идут ко дну. По крайней мере, мы хоть видели
Gotterdammerung – любопытно, хотя и не очень приятно.
– Видели – что?
– Сумерки богов. К несчастью, мы – южане – считали ведь себя богами.
– Ради всего святого, Эшли Уилкс! Не стойте и не болтайте чепухи – ведь это мы
же вот-вот пойдем ко дну!
Ее страстное отчаяние, казалось, проникло в его сознание, вернуло мысль из тех
далеких краев, где она блуждала, ибо он неясно взял Скарлетт за руки и, повернув их
ладонями вверх, посмотрел на мозоли.
– Самые красивые руки, которые я когда-либо видел, – сказал он и легонько по
очереди поцеловал обе ладони. – Они красивые, потому что сильные, и каждая
мозоль на них – это медаль, Скарлетт, каждая ссадина – награда за мужество и
бескорыстие. И загрубели они потому, что трудились за нас всех – и за вашего отца, и
за девочек, и за Мелани, и за малыша, и за негров, и за меня. Хорошая моя, я знаю, о
чем вы сейчас думаете. Вы думаете: «Какой же он непрактичный дурак и болтун, несет всякую чушь про мертвых богов, в то время как живые люди – в опасности».
Ведь правда, вы так думаете?
Она кивнула, от души желая, чтобы он всю жизнь держал ее руки, но он выпустил
их.
– И вы пришли ко мне в надежде, что я помогу. Ну, а я не в состоянии помочь. – Он
с невыразимой горечью посмотрел на топор и на груду кольев. – Дома моего не
стало, как не стало и денег, которые у меня были и обладание которыми я считал
само собой разумеющимся. Я не приспособлен жить в этом мире, а мир, к которому я
принадлежал, – исчез. Я ничем не могу помочь вам, Скарлетт, могу лишь попытаться
стать захудалым фермером. А этим я вам Тары не сохраню. Неужели, вы думаете, я не
понимаю всей горечи нашего положения: ведь я по сути дела давно живу вашими
щедротами… О да, Скарлетт, именно так: вашими щедротами. И я никогда не смогу
расплатиться с вами за то, что вы по доброте душевной сделали для меня и для моих
близких. С каждым днем я все острее это сознаю. И с каждым днем все яснее вижу, сколь я беспомощен, сколь не способен справиться с тем, что обрушилось на всех
нас… С каждым днем моя проклятая боязнь действительности все больше осложняет
мне жизнь, не позволяя взглянуть в лицо тому новому, что в нашей
действительности появилось. Вы понимаете, о чем я говорю?
Она кивнула. Ей было не очень ясно, что он имел в виду, но она, затаив дыхание, впитывала его слова. Впервые он делился с ней своими мыслями – он, который
всегда был так от нее далек. И она вся пылала от волнения, словно ей вот-вот
должно было открыться что-то.
– Это проклятие, когда человек не хочет смотреть в лицо реальности. До войны
жизнь казалась мне не более реальной, чем игра теней на занавеси. И меня это
вполне устраивало. Я не люблю слишком резких очертаний. Я люблю размытые, слегка затуманенные контуры. – Он помолчал, легкая улыбка тронула его губы; внезапно он вздрогнул, почувствовав сквозь тонкую рубашку прикосновение
холодного ветра. – Иными словами, Скарлетт, я – трус.
Она слушала его рассуждения насчет теней и размытых контуров и ничего не
понимала, но его последние слова уже были на языке ей доступном. Она знала, что
это – не правда: трусость не в его натуре. Его стройное тело свидетельствовало о
поколениях храбрых, мужественных людей, да к тому же Скарлетт знала и об его
ратных подвигах.
– Но это же не так! Разве трус мог бы вскочить на пушку под Геттисбергом и