ни на шаг.
На мгновение Скарлетт представила себе, как она поедет в Атланту и станет
разговаривать с Реттом в присутствии насупленной Мамушки, которая как
огромный черный страж будет неотступно следовать за ней. Она снова улыбнулась и
положила руку Мамушке на плечо.
– Мамушка, милая. Какая ты хорошая, что хочешь поехать со мной и помочь мне.
Но как же наши-то здесь без тебя обойдутся? Ведь ты у нас в Таре сейчас самая
главная.
– Ну уж! – промолвила Мамушка. – Не заговаривайте мне зубы-то, мисс Скарлетт. Я
ведь знаю вас с той поры, как первую пеленку под вас подложила. Раз я сказала, что
поеду с вами в Тланту, значит, поеду, и дело с концом. Да мисс Эллин в гробу
перевернется, ежели вы одна-то поедете: ведь в городе-то полным-полно янки и
этих вольных ниггеров, да и вообще кого там только нет.
– Но я же остановлюсь у тети Питтипэт, – теряя терпение, сказала Скарлетт.
– Мисс Питти очень даже хорошая женщина, и она, конечно, думает, что все-то
видит, но дальше своего носа не видит ничего, – заявила Мамушка, повернулась с
величественным видом, как бы ставя на этом точку, и вышла в холл. А через минуту
стены задрожали от ее крика: – Присей, лапочка! Сбегай-ка наверх и принеси сюда с
чердака швейный ящичек мисс Скарлетт с выкройками. Да прихвати пару острых
ножниц – и побыстрее, чтоб нам не ждать тут всю ночь.
«Ну и попала я в историю! – подумала удрученная Скарлетт. – Ведь это все равно
что взять с собой сторожевого пса, а то и похуже».
После ужина Скарлетт и Мамушка разложили выкройки на столе, в то время как
Сьюлин и Кэррин быстро содрали с портьер атласную подкладку, а Мелани, вымыв
щетку для волос, принялась чистить бархат. Джералд, Уилл и Эшли сидели, курили и
с улыбкой глядели на эту женскую возню. Радостное возбуждение, исходившее от
Скарлетт, овладело всеми, – возбуждение, природу которого никто из них не мог бы
объяснить. Щеки у Скарлетт раскраснелись, глаза жестко поблескивали, она то и
дело смеялась. И все радовались ее смеху – ведь уже несколько месяцев никто не
слышал его. А особенно приятно это было Джералду. Помолодевшими глазами он
следил за ее передвижениями по комнате, и всякий раз, как она проходила мимо, ласково похлопывал ее по боку. Девушки разволновались, точно готовились на бал: отдирали подкладку и резали бархат с таким рвением, словно собирались шить себе
бальные платья.
Скарлетт едет в Атланту, чтобы занять денег или в крайнем случае заложить
Тару. Ну, и что тут такого страшного, если даже придется заложить? Скарлетт
сказала, что они без труда выкупят Тару из урожая будущего года – продадут хлопок, расплатятся, и у них еще деньги останутся; она сказала это так уверенно, что никому
и в голову не пришло спорить с ней. А когда ее спросили, у кого она собирается брать
в долг, она ответила: «Любопытному нос прищемили», – ответила так игриво, что
все рассмеялись и принялись подшучивать и дразнить ее: завела-де себе дружка-
миллионера.
– Не иначе как у Ретта Батлера, – лукаво заметила Мелани, и все рассмеялись еще
громче, настолько нелепым показалось им это предположение, ибо все знали, что
Скарлетт ненавидит Ретта и если вспоминает о нем, то не иначе как об «этом
подлеце Ретте Батлере».
Но Скарлетт не рассмеялась, и Эшли, засмеявшийся было, умолк, заметив, какой
настороженный взгляд бросила на Скарлетт Мамушка.
Сьюлин, заразившись царившим в комнате единодушием, расщедрилась и
принесла свой воротничок из ирландских кружев, хотя и несколько поношенный, но
все еще прелестный, а Кэррин стала уговаривать Скарлетт надеть в Атланту ее
туфли – это была лучшая пара обуви во всей Таре. Мелани упросила Мамушку не
выкидывать бархатные обрезки – она обтянет ими каркас прохудившейся шляпки, и
все так и покатились со смеху, когда она заявила, что старому петуху придется, видно, расстаться со своими роскошными, черно-зелеными с золотом перьями, если
он не удерет на болото.
Скарлетт смотрела на стремительно двигавшиеся пальцы, слышала взрывы смеха
и со скрытой горечью и презрением поглядывала на окружающих.
«Ничего они не понимают – ни что происходит со мной, ни с ними самими, ни со
всем Югом. Они все еще думают, будто ничего страшного не может с ними случиться, потому что они – это они: О'Хара, Уилксы, Гамильтоны. Даже черномазые – и те так
думают. Какие же они все идиоты! Никогда ничего не поймут! Будут думать и жить, как думали и жили всегда, и ничто не способно их изменить. Пусть Мелли ходит в