Потом семья переехала в Челябинск. Но дочь и здесь часто болела. Когда у Нины скрючивало пальцы на руках, появлялась рвота и начинались головные боли, врачи произносили какие-то мудреные слова, качали головами и вздыхали, выписывая рецепты.
«Как же я не подумал о жене, детях, когда спутался с этим прохвостом? — глядя на бледное лицо спящей дочери, мучился Андрей. — Что с ними будет, если меня посадят? Нет, так дальше жить нельзя. Сколько раз уже давал себе слово явиться с повинной, да все откладывал. Трусил, видно. Но жить в вечном страхе за себя, семью тоже невыносимо. Все, решено! Сегодня же заеду в милицию».
На сердце стало вроде поспокойней. Андрей умылся, гладко причесал свои каштановые волосы, начал собираться на работу. Есть не хотелось. Надев телогрейку, он вышел на улицу. И уже во дворе дома, бросив взгляд на приусадебный участок, где росли яблоньки, вспомнил, что опять забыл заехать в магазин и купить селитры для подкормки деревьев.
В диспетчерской гаража Еремин увидел шофера Богданова.
— Ну как, танкист, твоя боевая подруга? — спросил Богданов. — В порядке? Хорошо! А в партию вступать еще не надумал?
Все шоферы знали, что Еремин в годы войны был заряжающим На танке, и поэтому шутливо называли Андрея танкистом, а его МАЗ — танком. Пробормотав что-то в ответ Богданову, Еремин поторопился выйти из диспетчерской.
«Как сильно все же подвел я всех. Позор! Никто не знает о моем преступлении, но скоро узнают. Все бы отдал, чтобы чувствовать себя равным среди других людей! Вон и танкистом-то называют с уважением в голосе, хотя я на фронте ничем не отличился и после ранения был демобилизован».
Еремин вспомнил, как уже на границе Восточной Пруссии его танк послали в разведку.
Танк вышел из лесочка на опушку. Перед ним расстилалось такое мирное поле зрелой пшеницы, что у Еремина дух захватило.
Вдруг танк содрогнулся от удара. Запахло горелым маслом, и со всех сторон в машине появились языки пламени. Вспыхнула одежда танкистов. Выскакивая из пылающего танка, Еремин услышал торопливый стук пулемета, как будто пулеметчик ждал именно его, Еремина, чтобы свинцовыми плевками из своего МГ-42 лишить танкиста способности двигаться. Андрей упал рядом с танком и, захлебываясь кровью, потерял сознание. А очнулся уже в медсанбате.
Да, тогда было тяжело. Но сейчас, кажется, еще тяжелее.
Андрей уже подходил к зданию Металлургического районного отдела милиции.
Моментально в его памяти всплыли все детали случившегося с ним год назад.
Человек, из-за которого он до сих пор не знает покоя, попросил подвезти его. И когда Андрей, проехав немного, сказал, что дальше не повезет, потому что ему не по пути, тот попросил проехать еще квартал. Андрею неудобно было отказать, и он в конце концов проехал весь поселок Першино. Вот уже его МАЗ поднялся на холм, покрытый березовыми колками. Здесь закладывались домики индивидуальных застройщиков, повсюду лежал разный строительный материал. Фундаменты под домиками ничем не отличались друг от друга. Но фундамент будущего дома того гражданина был не такой, как у всех. Это был глубокий котлован, вдоль стен которого вровень с поверхностью земли была установлена деревянная опалубка. Такими же щитами котлован разделялся на несколько комнат-отсеков. Любому человеку было ясно, что между стенками опалубки будет заливаться бетон. А уже на этих бетонных стенах, толщина которых доходила до одного метра, поставят дом…
…Дежурный милиционер, взглянув на повестку, протянутую Ереминым, коротко бросил:
— Второй этаж.
В маленьком кабинете за письменным столом сидел рослый мужчина в гражданском костюме. Он молча указал на стул, приглашая сесть. Присев на край стула, Еремин, не дожидаясь вопросов сотрудника милиции, торопливо и взволнованно рассказал все, что с ним произошло. Когда он закончил рассказ, Грудин спросил:
— А почему вы именно об этом рассказали? Меня, может быть, интересует что-нибудь другое?
— Другого у меня ничего нет, и если вы меня вызвали, то только за это. Если не верите, изучите всю мою жизнь и, кроме наград и благодарностей, вы в ней ничего не найдете! — последние слова Еремин произнес резко и недружелюбно.
— Так-таки никаких случаев, которыми может заинтересоваться милиция, у вас в жизни не было? — усмехнулся Грудин.