Голутвин вместе со стулом придвинулся к столу Лукашева.
Утром, когда Голутвин вошел в отделение милиции, дежурный, младший лейтенант Смельков, сообщил, что ночью в помещении строящегося детского сада был задержан неизвестный гражданин в нетрезвом состоянии, который ничего вразумительного на задаваемые вопросы ответить не смог, вел себя дерзко. Документов с ним никаких не оказалось.
— Вот как?! Ну-ка будите его, если он еще спит, и ведите ко мне, — сказал Голутвин, направляясь по коридору в свой кабинет. — Да, а Акшинцев пришел?
— Нет еще, но скоро должен прийти!
Не успел оперуполномоченный сесть за стол, как дежурный ввел высокого парня, который, поздоровавшись тихим, неопределенной интонации голосом, без приглашения сел на один из стульев, стоявших вдоль стены кабинета. Смельков вышел.
Голутвин, достав из ящика стола бланк протокола допроса, положил его перед собой и, взяв ручку, спросил:
— Ваша фамилия, имя и отчество?
— Та-а-а-ак, значит, допрос, — тихо, как бы для себя, пробормотал задержанный и уже громко, спокойно ответил:
— Камин Эдуард Яковлевич.
У Голутвина перехватило дыхание. Что задержанный окажется Каминым, он ожидал и не ожидал. «Вот так здорово! На ловца и зверь бежит», — подумал он и, быстро оправившись от удивления, задал еще несколько вопросов.
Камин отвечал вежливо, не торопясь, и тон его голоса действовал на Голутвина так, что чувство радостного удовлетворения, которое у него появилось, постепенно исчезало. Наглое лицо задержанного начало вызывать у Голутвина глухое раздражение, которое с каждой минутой росло все больше и больше. И внешний вид допрашиваемого, и его утонченно-вежливая манера отвечать на вопросы стали в конце концов противны Голутвину. На что бы он ни бросал взгляда, задавая вопросы, будь то пиджак неопределенного цвета с зелеными крапинками, или желтые, ни разу не чищенные сандалеты со стоптанными каблуками, или коричневые носки с синими ромбиками, сползшие до самых щиколоток и обнажившие волосатые ноги — все это вызывало единственное желание — плюнуть и крикнуть: «Пошел вон, мухомор!» — или что-нибудь еще, более резкое. Однако, не показывая ничем своего отношения к Камину, Голутвин продолжал допрос.
— Зачем вы ходили на стройку детского сада?
— На стройку? А разве я там был? — делая удивленное лицо, спросил Камин.
— Вопросы пока что задаю я! Потрудитесь отвечать! Вас задержали в строящемся здании! Зачем вы туда заходили?
— Я был пьян, так что не знаю, где меня задержали. Но если вы говорите, что на стройке, значит, на стройке, — вежливо ответил он, четко выговаривая слова.
— Короче!
— Если я туда ходил, — Камин поднял брови, — то, очевидно, у меня была в этом надобность.
— Какая? — быстро спросил Голутвин.
— Естественная! Естественная надобность! Потребность, так сказать, извините!
Камин широко открыл глаза, развел руками, а затем, облокотившись, положил правую руку на спинку стоящего рядом стула, и на его наглом лице появилась самодовольная улыбка.
— То-то вы не сразу при входе в строящееся здание вспомнили о своей естественной надобности, о своей потребности, как вы выражаетесь, а прошли в подвал и там среди кирпичей шарили руками, как кот лапкой, до тех пор, пока вас не взяли за шиворот, — также твердо выговаривая слова и не торопясь, насмешливо ответил Голутвин. — Я вас спрашиваю о действительной причине посещения стройки! — голос Голутвина стал резким. — Отвечайте!
— Я от алкоголя был в полусонном состоянии и, как это в таком случае бывает, не отдавал отчета в своих действиях, — в голосе и взгляде Камина на ничтожную долю секунды мелькнула злоба, но он моментально овладел собой, и его лицо действительно приняло полусонное выражение.
— Лунатики лезут на крышу, а не в подвал, — снисходительно произнес Голутвин. — Где вы были позавчера вечером после пяти часов?
Камин немного помедлил.
— После пяти вечера… — тихим ленивым голосом повторил он, глядя на оперуполномоченного, полузакрыв глаза и покачивая ногой, закинутой на другую ногу. — В это время я гулял по улицам, причем, заметьте, совершенно один. Так сказать, в гордом одиночестве, как Байрон.
— Как Чайльд Гарольд?!
— Пусть будет так.
— У Машки Вараксиной были?
— У Маши Вараксиной? — делая ударение на слове «Маша», переспросил Камин. — Что вы?! Там я не был! Я даже не знаю такой девушки. Вообще у меня нет знакомых девушек. Знаете, все зло и все несчастья на свете происходят от женщин, и вот я…