— Не бойся, я подтвержу, — улыбнулся Андрей.
Депардье, глотнув из своего бокала, еще раз улыбнулся Тамаре и опять развернулся лицом к стойке. Тамара от неожиданности растерялась.
— Какой же он все-таки жирный, — придя в себя, с презрением сказала Тамара и вместе со стулом демонстративно повернулась спиной к жирному французу.
— Ну что ты хочешь, Депардье все-таки, — сочувственно сказал Андрей.
Настроение у Тамары испортилось, но ненадолго. Во-первых, она разумно подумала, что не мог же Депардье ее клеить прямо при живом муже, во-вторых, она была единственная женщина в баре, на которую он обратил внимание. А это что-то стоит! Ну и, конечно, все это ерунда перед тем, что предстоит завтра. Красная дорожка и церемония награждения.
На следующий день с утра пошел снег. «Ну, снег — это не дождь, — утешала себя Тамара. — У меня и дубленка приличная. Никто же не будет в вечерних туалетах по такому морозу расхаживать. А там, в зале, все разденутся». К полудню снег прекратился, и Андрей предложил Тамаре пойти погулять по городу. Тамара посмотрела на него как на идиота.
— Ты, Андрюша, думаешь, когда говоришь? Вечером награждение, а я буду по городу расхаживать.
— Прости, милая. Иногда ляпну не подумав. Ну а я пойду погуляю.
Несмотря на недавно выпавший снег, тротуары и мостовые уже были полностью от него очищены. Андрей недоумевал, а куда же подевались сугробы? На улицах, несмотря на погоду, было достаточно много народа. Андрей, разглядывая прохожих, обратил внимание, что немцы разительно отличаются от русских. И дело было не в национальных различиях лиц и даже не в их одежде, хотя русские по-прежнему предпочитали тусклые тона. Лица российских прохожих отличались бессменной озабоченностью, которая, словно печать, не покидала их. Здесь же лица прохожих были спокойны и невозмутимы. То же самое было и в их манере держаться. И даже деловые люди, в костюмах, с галстуками и с портфелями в руках, выглядели скорее сосредоточенными, нежели озабоченными. Все это говорило о благополучной жизни немцев. Несколько раз Андрей, используя свой очень плохой английский, обращался к прохожим с вопросами, как пройти или к Бранденбургским воротам, или к зданию Рейхстага. Ему всегда терпеливо, добродушно и очень обстоятельно объясняли дорогу. Пару раз его спросили, откуда он сам, и когда слышали в ответ «из России», отношение к нему становилось еще более дружелюбным. Выйдя к большой арке с колесницей на верхней части, Андрей понял, что это знаменитые Бранденбургские ворота.
Почувствовав голод, он зашел в первую попавшуюся забегаловку. Забегаловка оказалась маленьким уютным ресторанчиком, сверкающим чистотой. Андрей съел пару прямо тающих во рту сосисок с тушеной капустой, запивая ледяным пивом из большой кружки. Зная, что Тамара никуда уже до отъезда на открытие фестиваля не пойдет, он прихватил с собой огромный бутерброд с ветчиной и сыром.
Вернувшись в номер, он застал Тамару перед зеркалом, тщательно накладывающую макияж. На столике около дивана стояли опустошенные тарелки.
— Ты что, заказывала еду? — спросил Андрей.
— Да. А что? Твой Август не обеднеет, — не отрываясь от зеркала, ответила Тамара.
— А я тебе бутерброд принес.
— Вот и ешь.
Андрей посмотрел на бутерброд, обреченно вздохнул: «Не пропадать же добру» — и принялся есть.
Ровно в семь часов они спустились в вестибюль гостиницы. Внизу уже стоял высокий пожилой мужчина с седыми волосами и в длинном черном пальто. В руках он держал табличку, на которой латинскими буквами было написано: Zemtsov. Недавно опять прошел небольшой снег, и улица перед гостиницей была слегка им запорошена. У входа в гостиницу их ждал огромный черный лимузин. «Начинается!» — с восторгом подумала Тамара и с непроницаемым лицом важно забралась через открытую шофером дверь в просторный, с блестящими, пахнущими натуральной кожей сиденьями. Откинувшись, она во всю длину вытянула ноги и жеманным голосом сказала Андрею:
— Милый, открой бар, посмотрим, что у них там есть.
— Кино насмотрелась, милая? — хохотнул Андрей.
— А хотя бы. Если собственный муж не в состоянии жену лимузином обеспечить.
Андрей открыл осветившийся бар, Тамара наклонилась и долго рассматривала бутылки.
— Не густо, — откинувшись обратно на сиденье, сказала Тамара и отвернулась к окну.
За окнами машины во всем своем великолепии мелькал вечерний Берлин, сияя разноцветными огнями витрин, ярко освещенными окнами современных зданий, фарами проезжающих им навстречу машин. Пока они ехали, опять пошел мелкий снег. «Ну что за свинство! — со злостью подумала Тамара. — Никогда ничего не бывает гладко. Событие жизни — и такая мерзкая погода. Каким идиотам пришло в голову устраивать кинофестиваль в феврале?» Словно ища поддержки, она повернулась к Андрею и увидела его опечаленное лицо. «Ну вот и даже Андрюша расстроился», — с удовлетворением подумала Тамара. Андрею действительно вдруг стало тяжело на душе, но совсем по другой причине. Рассматривая в окно вечернюю жизнь Берлина, ему не давала покоя мысль, которая угнетала его уже давно, еще в Питере: «Совершенно русский фильм, о русской девушке, поставленный им, русским режиссером, с русскими актерами будет представлен на фестивале как немецкий. И все это по милости этого мерзавца Плуганова». И тут, пожалуй, впервые в своей жизни Андрей почувствовал внутри себя настоящую, обжигающую и полностью его захватившую ненависть. Ненависть к Плуганову. И неудержимое желание когда-нибудь ему отомстить.