— Да, конечно.
— Вам не кажется, что сейчас, пока вся эта идиотская шумиха в самом разгаре, вам лучше всего, как банально говорится, залечь на дно.
— Что я и делаю, — усмехнулся Андрей.
— И прекрасно. Так почему бы вам не засесть за пьесу? У меня и тема для вас есть. Если честно признаться, это история дедушки и бабушки моей покойной жены с небольшими изменениями. Я вот тут вкратце вам написал основные события и персонажей, — Эпштейн протянул Андрею исписанный листок.
Андрей начал было его читать, но Эпштейн его остановил:
— Дома прочтете.
— Григорий Исаевич, — убирая в карман листок, сказал Андрей, — а почему я? Почему вы сами не напишете?
— Потому что у меня нет таланта. Инсценировки у меня получаются, я написал уже парочку и не только сам поставил, но и несколько других театров тоже, даже в Москве. Но вот так, с чистого листа, у меня не получится.
— Знаете, Григорий Исаевич, это хорошая идея. Мне это даже будет интересно.
— Я так и думал. Вы талантливый человек, поэтому вам и интересно.
— Спасибо, — улыбнулся Андрей.
— Простите, что я лезу не в свои дела, но, я так понимаю, у вас напряженные отношения с этим негодяем Плугановым. Я не спрашиваю причину; как я сказал, это не мое дело. Но я столько наслышался об этом типе, что, даже не зная сущности вашего с ним конфликта, я целиком на вашей стороне.
— Я отказался от его денег на постановку своего последнего фильма, — сказал Андрей, естественно, умолчав о Ксении.
— О Господи, и всего-то! Какая же он мразь. Но в нашем театре он вас не достанет.
— Не уверен, — опять улыбнулся Андрей, но улыбка на этот раз получилась горькой.
— Я вам гарантирую. И еще у меня к вам маленькая просьба. В этом году Алена Шапиро заканчивает театральный. Я собираюсь ее взять в наш театр. Когда вы приметесь за пьесу, представляйте в главной роли Алену. Она очень талантливая девочка и, как никто, подходит к этой роли. Когда вы прочтете то, что я сейчас вам дал, вы меня поймете. Но это, конечно, ваше право. Никакого давления с моей стороны.
Вернувшись домой, Андрей прочел листок, данный ему Эпштейном. История, вкратце рассказанная Эпштейном, затронула его. Несколько дней он обдумывал, как эту историю можно будет воспроизвести на сцене. Когда он рисовал себе образ Мириам, в его воображении возникало лицо Алены. И он был согласен с Эпштейном — Алена гармонично вписывалась в образ Мириам. Наконец, у него сложилось более или менее четкое представление о том, как выстроить историю в пьесе; какие в ней должны быть действующие лица; сколько всего будет действий; примерно какими должны быть декорации. Андрей понятия не имел, как драматурги приступают к написанию пьесы. Спросить у Эпштейна ему было неловко, и он, как всегда, перед тем, как засесть за сценарий, также написал конспект сюжета. На этот раз для будущей пьесы.
«Мириам», конспект сюжета
Мириам родилась в 1896 году в Днепропетровске, носившем тогда имя Екатеринослав, в большой и очень бедной еврейской семье. Ее отец Иосиф Зайвель был довольно плохим портным, шившим кепки для таких же бедных евреев, как и он сам. У него работал подмастерье, которого звали Янкель. Семья Янкеля Воловика была такой же большой и еще беднее семьи Зейвелей. Мириам росла девушкой, без преувеличения сказать, неземной красоты, а Янкель Воловик был высоким стройным юношей с тонким, но волевым лицом. Они были ровесниками и, конечно же, влюблены друг в друга. И, казалось бы, ничего не должно было мешать их счастью, но у жизни или, как религиозные евреи считают, у Всевышнего на нас свои планы. Янкель мечтал стать художником и все свое свободное время рисовал. Его давней мечтой было уехать в Париж, где живут и творят великие художники и где он обязательно тоже станет если не великим, то очень хорошим художником. Но любовь к Мириам была сильнее любви к живописи, и он готов был на все, даже забыть о Париже, лишь бы провести свою жизнь с любимой. Мириам же была готова оставить своих родителей и уехать со своим возлюбленным в этот его Париж, о котором она знала только то, что там все рисуют. Они оба понимали, что родители не позволят им уехать, поэтому они обдумывали побег, для чего откладывали любую копейку, которая им иногда перепадала. Но вот тут-то и вмешалась судьба, которая частенько распоряжается нами без нашего на то желания. Как-то на базаре, где Мириам с мамой продавали сшитые папой кепки, к ним подошел очень важный, богато одетый господин и стал рассматривать их товар. Вернее, он исподволь рассматривал Мириам. Он купил у них кепку и спросил, приходят ли они на базар каждое воскресенье? Услышав, что да, он удовлетворенно кивнул. На следующее воскресенье важный господин появился опять. Он долго перебирал кепки, исподлобья рассматривая Мириам. Затем, выбрав одну, спросил их адрес. «Мне нужно поговорить с вашим мужем», — объяснил он свое странное желание. Этим же вечером он пришел к Зайвелям. В их убогой лачужке гость, в своем богатом пальто, шляпе и с тростью в руке, казался пришельцем из другого, неведомого им раннее мира. «Самуил Руденский, фабрикант. Произвожу скобяные изделия, — представился гость и, отодвинув табуретку, сел, не спросив разрешения. — У меня двухэтажный особняк в центре города. Мне понравилась ваша дочь, и я хочу на ней жениться. Я, конечно, старше ее, но не так уж значительно. Как понимаете, дочь ваша ни в чем не будет нуждаться. Я и вам окажу значительную помощь. А пока я приглашаю вашу семью к себе на Шаббат. Я хочу, чтобы Мириам зажгла свечи. И вы дадите мне ответ на мое предложение». Все это гость проговорил важно, без остановки, и речь его скорее походила на распоряжение, чем на просьбу. Когда Руденский ушел, мать с отцом еще долго ошарашенно смотрели друг на друга, а потом, не сговариваясь, повернулись к дочери. Мириам, бледная, с широко открытыми, огромными глазами, которые наполнились прозрачными слезами, смотрела сквозь эти горькие слезы на своих родителей и лишь испуганно отрицательно качала своей прекрасной головкой. Она знала, что, если категорически откажется, родители не станут ее заставлять. Мириам видела, как они смотрят на нее, на льющиеся из ее глаз слезы, на выражение ужаса на ее побелевшем лице, и наблюдала, как их лица, которые с приходом этого господина впервые в жизни озарились проблесками надежды, сейчас, глядя на ее страдания, сразу же приняли свое привычное выражение безнадежной тоски. И тут она осознала, что для нее все кончено, что она никогда не сможет лишить их возможности улучшить свою нищенскую жизнь. Что она должна будет пожертвовать собой. Но Янкель?! Ее любимый, бедный Янкель. Что будет с ним?! А ему она скажет, что встретила другого. И полюбила этого другого. И никуда с Янкелем не поедет. И ей не нужен никакой Париж. Думая о Янкеле, она опять разрыдалась и выбежала на улицу. А ее бедные родители, тоже со слезами на глазах, смотрели ей вслед.