Очнулась я уже в больнице. Все болело, рука была в гипсе. Врач сказал, что у меня треснули два ребра, перелом руки, сотрясение мозга, и множество ушибов.
В больнице я провела две недели. Из-за травм пришлось отменить несколько выступлений. В официальном объявлении для СМИ казали, я попала в аварию.
Сергей Михайлович не разу не навестил меня в больнице. Пришел только когда я была уже дома. Долго извинялся, умолял простить его. Я не чувствовала обиды и злости на него, сама просила прощение, за то, что разозлила его. Мы помирились, и я попросила разрешение попрощаться с тем парнем лично. Обещала, что мы больше не увидимся. Он разрешил.
Я позвонила тому парню на следующий день и договорилась встретится. Сказала, что это очень важно, и что все ему объясню.
На встречу я пришла немного раньше, и очень нервничала, пока ждала его. Когда он подошел, я собиралась начать разговор, как откуда-то, я даже не поняла откуда, появился Сергей Михайлович. Его лицо снова было очень злым, и мне снова стало страшно. Он схватил меня за руку и потащил за собой. Я вообще не понимала, что происходит, но была так напугана, что не пыталась ни спрашивать, ни вырываться. Он притащил меня к машине, затолкал в салон и завел двигатель. Всю дорогу мы ехали молча. Меня буквально парализовало от страха.
Мы подъехали к дому. Он остановил машину, вышел, выволок меня, забросил себе на плечо и понес. Я висела как мешок, боялась пошевелится. Я не понимала, что происходит, что я сделала не так. Он занес меня в мою спальню и бросил на кровать. Снял свой ремень и связал мне руки.
Марк сидел и не смел дышать. Ему было больно и страшно, будто это он, а не Лиса сейчас в том доме, на кровати, со связанными руками, под монстром.
По Лисе было видно, как ей тяжело – бледная, она сидела, сильно сведя колени, сжимая руки в замок с такой силой, что они побелели. Она плакала, но, казалось, не замечала этого. Пустой взгляд широко распахнутых глаз был направлен в стену, куда-то Марку за спину.
- Одной рукой он сжал мне горло, а другой разорвал джинсы вместе с бельем. – Когда она снова заговорила голос был глухой и сиплый. И вдруг она резко посмотрела Марку в глаза, и в ее взгляде была боль и ужас, и продолжила, - он разорвал на мне одежду и взял, словно я просто тело, которое это заслужило, которое не имеет права сопротивляться. – Ее взгляд снова потух и устремился в стену. – Я не могла пошевелится, все, что я чувствовала – это страх. Даже больно не было, наверное, из-за шока.
Лиса как-то сразу обмякла после этих слов, ссутулилась. Будто самое страшное уже закончилось. Она откинулась на стуле, вытянула ноги и теперь смотрела в пол:
- Когда все закончилось, он сказал: «Запомни, ты принадлежишь мне». И ушел.
До ночи я пролежала так, как он меня оставил. Потом кое-как развязала руки и отключилась. Наверное, это была какая-то защитная реакция, или что-то вроде того.
На утро я проснулась и попыталась встать. Мне было очень плохо, от боли я едва дышать могла, но как-то доползла до ванной. Я включила воду и разделась. Когда увидела кровь, много засохшей крови, у меня началась истерика. Мне казалось, я умру прямо там, дышать было трудно, сердце колотилось. Я даже не плакала толком, только выла.
Меня нашла горничная, которая принесла завтрак – наверное услышала. Я не заперла дверь в ванную, поэтому она зашла, и помогла мне. Я не успела помыться, поэтому горничная увидела все. Она все поняла, помогла мне вымыться, обработала раны, и заставила собрать вещи и уехать.
Лиса подтянула ноги к себе и зажала руки между бедер.
Я сняла этот дом – к маме я поехать не могу, она меня не поймет и не примет, а больше мне идти некуда.
Следующие сутки я просто лежала. Сил не было ни на что. Мне даже умереть не хотелось, у меня как будто все чувства отключились.
Когда прошли примерно сутки, я решила, что пойду в полицию и заявлю на Сергея Михайловича. Я все еще не испытывала к нему ненависти или злости, я его боялась. И в полицию пошла не чтобы отомстить, и не ради справедливости, я хотела защиты.
Пока я ехала в отделение, думала, что, как только напишу заявление, станет легче. Я перестану бояться. Это заставляло ехать дальше.
Когда я приехала в отделение, то как будто оказалась под водой: звуки были глухими, лица и движения людей размытыми. Я плохо помню всю процедуру, помню только мысль в голове – если напишу заявление, станет легче.