Однако, следователя эта белиберда быстро утомила. Сначала он просто слушал, делая пометки не в протоколе, а в лежащем по левую руку блокноте. Потом перестал записывать, отложил ручку. Где-то к середине рассказа он сел, спрятав руки подмышки и насупился. Спустя еще немного времени встал, прошелся по кабинету, демонстративно игнорируя распинавшегося программиста, помыл руки, выпил воды, постоял у окна. Вернувшись за стол следователь взял стоящую перед ним фотографию миловидной женщины средних лет и с минуту изучал ее, поднеся к самому носу, словно видел впервые или хотел рассмотреть в ней что-то новое.
Когда до финала повествования оставалось всего ничего, он поставил фото на прежнее место, смахнул мизинцем невидимую соринку и перебил Сергея глубокомысленным заключением:
— Надо еще привлечь тебя за наркотики.
— Наркотики?
— А ты что, на светлую голову все это придумываешь? Ошибся я в тебе, парень. Конкретно ошибся. На зоне тебе цены не будет. Будешь паханам романы тискать. Это там вместо страшилок на ночь. Был в пионерлагере? Вот это что-то наподобие.
— Не верите? — спросил Сергей спокойно.
— Кто ж тебе поверит, голуба душа? — хмыкнул следователь. — Ты же гонишь тут по всей тундре лосем! Но ты не представляешь, какие затравки мне приходилось выслушивать! Был один щипач, который тер мне, что он — инопланетянин. То ли просто галужил, то ли под дурку косил, но в чем соль! Он требовал, чтобы мы сняли отпечатки на орбитальной станции «Мир». Там, дескать, его пальчики остались. И что ты думаешь? Сняли ради смеха. Неофициально, конечно. И нашли! Местах в десяти, представляешь? До сих пор голову ломаю, в чем фокус. А еще был у меня восставший из ада. Сгорел на зоне, в котельной, а через два года его взяли на очередном скачке. Но тут разобрались быстро. Он вместо себя положил выкопанного из могилы покойника, а сам подорвал. Да… — он мечтательно покачал головой, — было дело…
— Вы мне не верите, — сказал Сергей без обиды или разочарования, ибо загодя знал, что ему не поверят. — Но я могу кое-что рассказать вам такого, чего никак не мог узнать от других людей. Может быть, в ближайшее время я увижу еще какое-нибудь предсказание… Только мне нужны таблетки от головной боли. У меня забрали ваши сотрудники. Капсулы с порошком…
— А говоришь, не наркоман! — гадски улыбнулся сыскарь. — Все! Ставим точку на сегодня. Вторую часть своего блокбастера продумаешь в камере. Спать там все равно негде. А пока запишем тебя в бригаду Шалого…
Он принялся размашистыми жестами подмахивать исписанные листы.
Сергея обуял страх. Камера! Его отведут в камеру! Тесный каменный мешок, переполненный втрое или вчетверо, полный уголовников, шпаны, туберкулезной палочки и настоявшейся злобы.
— Подождите!..
Следователь продолжал писать.
— Стойте же! — Сергей бросился к нему и, перегнувшись через стол, попытался выхватить пляшущую по страницам авторучку.
Даже не поднимая головы, следователь левой рукой перехватил его кисть и несильно, но коварно вывернул, заставив программиста опрокинуться на бок. Разряд боли, проскочившей от поджатого большим пальцем мента сустава, через больное запястье, через вывернувшийся локоть, через больную лопатку, ударил острой иглой куда-то под ухо и вонзился в мозг. Вспышка света, судорога, еще одна судорога…
Сергей, подобно мешку с мелким картофелем свалился на пол.
Следователь с интересом глянул на него через стол и крикнул бойца:
— Голодошин!
Сержант тотчас возник в дверях.
— Сволоки артиста в камеру. И проверьте еще раз на наркоту, — распорядился следователь.
Сержант подхватил Сергея поперек туловища и приподнял. Голова программиста дернулась, веки приподнялись. Он замычал:
— Подождите!
— Очухался, — не без удовольствия сказал сержант. — Сам пойдет, — и тряхнул своего подконвойного, дабы ускорить возвращение в чувство.
— Подождите! — сказал Сергей громче и сел на полу. Он посмотрел снизу вверх на следователя и произнес, проговаривая каждое слово, будто иностранный студент на экзамене по русскому языку. — Я могу сказать, зачем вы держите на своем столе фотографию жены.
Три фигуры застыли вокруг заваленного бумагами стола: фигура программиста, арестованного по подозрению в нарушении всего Уголовного Кодекса сразу, полулежащая на полу в позе Данаи, но в мужской одежде; фигура сержанта, готового ухватить арестанта за шиворот и волочь в камеру, едва только начальник двинет бровью, полусогнутая, с опущенными руками и поднятой головой — известная скульптура пролетария, поднимающего свой двухпудовый булыжник, — фигура следователя, застывшего в своем тертом кресле, как будто он собирался на спор откусить четверть «Киевского» торта, но окаменел.