«…Может, я тебя и не вижу-то рядом потому, что это пресловутое внимание ты благополучно нашла где-то на стороне?»
Ксюша отступила назад к двери, посмотрела на него взглядом затравленного зверька. С ним этот номер больше не пройдет. Она молчала долгие полминуты, словно взвешивая все «за» и «против» в своей голове…
— Я… Не могу тебе этого сказать. Не сейчас. Не дави на меня, пожалуйста…
«Что. Ты. Скрываешь?»
Врач взорвался. То есть, вот сейчас, когда они ходят по краю пропасти, когда одно слово – и все будет кончено, даже сейчас ей настолько принципиально утаить от него правду?
— А может есть кто-то другой, кто-то, кто стоит твоих откровений? Я уж и не верю, что тоже стою…
— Что ты имеешь ввиду? — прошептала Ксения, глядя на Юру широко распахнутыми глазами.
— Я имею ввиду, — сдерживать голос было невозможно сложно, еще чуть-чуть – и он сорвется, — может, ты параллельно крутишь еще с одним, а то и не с одним, всё никак не определишься, где ошибка, а где – нет? Все приглядываешься, чьи ожидания оправдать сможешь? Как прикажешь мне всё это понимать!? — Впечатал. Пригвоздил. Замер.
В памяти всплыло: она на сцене, кричит на него в ответ на эти самые обвинения. «У меня нет никого! Как ты мог так обо мне подумать?». Разница в том, что в этот самый момент всё – по-настоящему. Там была игра, а здесь – жизнь. Его жизнь, которую он рушит собственными руками, потому что лучше разрушить всё до основания, чем строить отношения на лжи и умелом притворстве, что всё не так уж и плохо. Всё катастрофически плохо! Он бил наотмашь, превращая все созданное в руины, и она ему активно помогала.
Ксения смотрела на врача в упор, в его глазах заблестели слезы обиды. Нет, он не купится. Память услужливо подсказывала, что актриса из нее хорошая, и Юра не спешил в них верить. А потом она закричала:
— Я тебе уже говорила, что нет у меня никого! Говорила!!! Я тебе уже говорила, что никогда не смогла бы так с тобой поступить! Я просила у тебя немного гребаного времени – и всё! Хорошего же ты обо мне мнения, спасибо!!! Ты говоришь, что я не доверяю тебе, но посмотри на себя! Это ты! Ты не доверяешь мне! Ты! Тогда зачем вообще это всё? Зачем!? Ничего у нас не получится! Ничего не будет! Ни отношений, ни семьи, ни собаки, ни дома, ни детей, ясно!? Я твои ожидания оправдать не могу, просить тебя отказываться от твоих амбиций – не могу и доверять себе насильно заставить не могу! Насильно мил не будешь!
«Да при чем тут собаки и дети? При чем тут мои амбиции? Это ты мне лжешь, ты сама не знаешь, чего хочешь…»
— Давай расстанемся… Пока все не зашло слишком далеко, — прошептала она, уставившись на него своими блестящими от подступивших слез шоколадными глазищами в ожидании ответа. Его яростное молчание стало ей этим ответом. Девушка коротко кивнула и, развернувшись, выскочила в дверь, оставив врача в звенящей тишине.
Всё кончилось.
.
.
.
.
.
В тот момент, глядя в стену, Юра думал лишь о том, что вот она – еще одна непростительная ошибка на его счету, уже третья: он слишком поторопился поверить в ее чувства. Если бы они у нее действительно были, этой катастрофы не могло бы произойти в принципе.
Он так думал, верил в это всей душой, сосредоточился на размышлении о своих ошибках и не отдавал себе отчета в действиях, когда тем же вечером, не соображая уже толком ничего, совершал четвертую, действительно страшную, настоящую.
Позволив эмоциям захватить власть над разумом, врач поставил на кон собственную жизнь.
Черт знает, сколько Юра просидел, уставившись в одну точку на стене. Желание перевернуть все в медкабинете вверх дном как вспыхнуло, так и угасло фактически мгновенно. Этот выплеск эмоций ничем не поможет, легче не станет. Всё рухнуло. Всё, что собиралось по кирпичикам, разрушено до основания. Вокруг него пустота, внутри него – пустота. Ксения определилась, что ей важнее, и – это не эти отношения. Что он сделал не так? О чем таком невозможном попросил, особенно, учитывая, что она прекрасно знает о том, что он слышал ее разговор с подругой? Что ей настолько принципиально от него утаить? Что может быть важнее их самих? Кто-то другой… «Растопил её сердечко». Видимо.
Поверить в это было трудно, но вместе с тем – всё врачу говорило о том, что у Ксении кто-то есть. И ее реакция сейчас на просьбу сказать правду указывала на это сигнальными огнями. Управляющая была готова к разрыву, но не к правде. И при этом обвиняет его в том, что он ей не доверяет! А сама!?
Насколько же это, оказывается, больно – падать. Ты даешь себе зарок не торопиться отрываться от взлетно-посадочной, а если уж оторвался – не подниматься высоко, не нырять на глубину, из которой не успеешь выплыть к воздуху. Не успеваешь оглянуться, как не видишь под собой земли, не видишь в толще воды над собой солнечного света. Ты обещал себе, клялся и божился взять парашют, кислородный баллон, но снова бесстрашно отправился в свой полет, снова погрузился на самое дно ни с чем за плечами.
Снова потеря. Второй дорогой человек в его жизни ушел из нее. Но если в смерти матери он винил себя одного, то в уходе Ксении он вряд ли был виноват. Она сама выбрала этот путь. Его вина заключалась в том, что он не смог набраться терпения, о котором она просила, не смог закрыть глаза на ложь, на факт отсутствия между ними доверия, не смог перебороть в себе ощущение, что ему дурят голову и кормят пустыми надеждами. Такая уж это вина? Разве он не имел права просить от нее разъяснений? Разве не должны люди быть честными друг с другом? Ложь порождает недоверие, там, где есть недоверие, нет места ни дружбе, ни любви, неужели Ксения этого не понимает? Неужели она хочет, чтобы он молча все это глотал, а сама в это время будет продолжать куда-то мотаться и смеяться за столиком в компании своего «хорошего знакомого», принимать от него знаки внимания?
18:55 От кого: Санёк: Вы че, поругались? Почему у КБ глаза как у олененка Бэмби?
Все слова были сказаны и добавить к ним больше нечего. Выход из этого состояния всепоглощающего отчаяния – там, в тумбочке за спиной. Юра точно знает, в каком ящике, в каком ряду, в каком углу стоит эта чертова белая баночка. Одна таблетка – и значения не будет иметь ровным счетом ничего, всё вокруг превратится в миражи. Прямо сейчас, если ты пожелаешь, если ты настолько слаб. Прямо сейчас оставить лишь всполохи эмоциональной памяти, погрузиться в забвение, проиграть…
Он ощущал, что не в силах совладать с обрушившимися на него эмоциями.
Врач развернулся к шкафу, открыл дверцу и достал с нижней полки бутылку дорогого виски, подаренную с неделю назад очередным благодарным клиентом: то ли депутатом, то ли еще кем, он не помнит ни чинов, ни имен. Второй раз под откос Юра свою жизнь не пустит, есть вариант побезопаснее, но тоже рабочий. А чтобы не наворотить в отеле дел, – хотя какая теперь разница? – он пойдет к себе. Пожалуйста, пусть этот кошмарный день быстрее закончится. Он поможет ему закончиться…
Что только под этот виски не было передумано. Обжигающая жидкость лилась по желудку, спирт проникал в кровь, в мозг, окутывал сознание. Врач всё пытался заспиртовать душу с сердцем, но те сопротивлялись до последнего. Две мысли не давали ему теперь покоя.
Первая – как им с Ксенией вместе сосуществовать на одной территории? Если ей, судя по всему, будет нормально, она же кремень, непробиваемая, то он каждый вечер заливать свои эмоции не сможет. В кого он тогда превратится? Не проще ли уволиться, наплевать уже на эту клинику, наплевать на всё, лишь бы себя сохранить. Хотя бы что-то живое в себе…
20:25 От кого: Санёк: Ну, ты где? Я жду тут, понимаешь ли, а тебя все нет.
Вторая – Олег этот, «конюх». Юра же знает, где находится этот клуб, действительно единственный на всю округу, как Санёк и сказал. Найти информацию в интернете было делом двух минут. Страница так и валяется в открытых браузером. Можно завтра поехать и поговорить с ним по-мужски. Если Ксения не хочет признаваться, врач может выбить признание из соперника. И ключи от машины в тумбе валяются, он как припарковал ее в первый день работы здесь, так она и простаивает почем зря. Вот эта, вторая, мысль въелась в нетрезвый мозг, и Юра обнаружил, что больше не в состоянии думать о чем-либо другом. Даже вопрос об увольнении отошел на второй план. Сначала надо выяснить, есть между ними что-то, или они действительно просто «сотрудничество» обсуждали. Завтра… Сегодня за руль нельзя.