Pt2
Девушка всегда была с довольно низкой самооценкой. Началось это ещё со школьных времён, когда её лучшая подруга часто принижала пепельноволосую, соревновалась во всём и пыталась быть намного сильнее, умнее и красивее несчастной подруги. Только всегда в этом винила Вероника себя сама. С каждым днём ей становилось всё хуже, наконец, появились мысли о самоубийстве. Безусловно, она пыталась бороться с желанной жаждой убить себя, освободить боль. Не сделала она этого то ли от того, что слабачка, то ли от силы духа. По большей части, первое больше подходит. Ника не могла сдерживать эмоции и начала вести дневник, скрывая это от посторонних глаз.
Девушка запиралась в комнате, плакала, не издавая ни звука — родители могли услышать, а там начались бы расспросы. Они люди довольно слабые, излишний трёп нервов им ни к чему. Так, она осталась одна. В душе, включив музыку и под шум воды, МакГарден бессильно падала, сжимая в руке свои волосы. Было очень больно. И не могло это прекратиться. Вот-вот, грань падёт.
Она мечтала о друге. Настоящем друге. Но получила нечто совсем другое — первую любовь. Самую яркую, живую и жестокую. С первого взгляда она поняла, что этот человек ещё появится в её жизни, как-то пройдя мимо по коридору института. И, конечно, он появился. А с каждым днём Вероника чаще улыбалась, смеялась. Тогда ей казалось, что это настоящее счастье, но это была фальшь. Эти чувства обжигали душу, но в тоже время именно они придавали каждому дню смысл. МакГарден довольствовалась малым — просто изредка смотрела в его сторону, когда он говорил с другими. В один момент она вновь смотрела на него и вдруг поняла, что его фальшь изредка проглядывалась. Эта улыбка, манера общения — настоящее ли это?
Сомнение закралось в душу, ей хотелось узнать, почему он это делает. Причём, эта наигранность была специально подделана, девушка знала это по себе. Опять, опять она нашла смысл — узнать причину.
Редфокс сел на диван, прикрыв от усталости глаза.
— Почему, Ника… — тихо прошептал он, и в эту фразу была вложена вся боль и отчаяние, бессилие.
Его телефон начал громко трезвонить, но аловолосому было наплевать. Он плюхнулся на диван и закрыл ладонью лицо.
— Я должен, нет, обязан всё ей рассказать! Этот чертов… Эта собака, паскуда! Обманывает её, заставил бросить мужа и… — он остановился. К чему эти ненужные слова? К чему злость? Он сам виноват в своих проблемах, сам виноват в этой глупой ревности. — Ведь она именно та, кто так был мне нужен. Почему же ты ушла сейчас, когда так плохо. Это ведь просто — вернись сюда, улыбнись, и всё вновь будет хорошо. А когда-то ты пыталась начать разговор о детях, но я сразу же ответил, что нам это ни к чему.
И вновь, и вновь Тодд добивал себя, пока не разбросил руки в разные стороны.
— Какой же я глупец.
Его рука ощутила что-то твердое, и Редфокс вспомнил о книге. Вновь оглядев её, он рассмотрел обложку — черная, кожаная. И сверху, парень сразу же узнал почерк, еле видно написано: УМРИ.
Тодд открыл и сразу же заметил прикрепленный на скотч небольшой лист, совсем старый. Он принялся читать содержимое, его внимание приковала запись в верхнем правом углу: