Там, на грани реальности, на меня нахлынули чувства, которые я испытал, когда она впервые сказала, что скоро нам придется попрощаться, что она всегда будет со мной, но теперь незримой тенью помогать мне не сбиться с пути и сделать правильный выбор.
Я не верил в поставленный диагноз. Казалось, только в фильмах бывает, когда вполне себе счастливая семья вдруг теряет самое главное – ее душу, то, что всех скрепляет и объединяет. Потеря близких представляла собой потерю себя, по крайней мере, какой-то её части. Я не представлял, как смогу дальше жить. Просто не представлял.
И вот я у ее кровати, плачу и чувствую, как она положила руку мне на затылок и тихонько проговорила:
– Милый, поторопись.
– Что?
Я попытался стереть следы слез рукавом свитера и посмотрел на нее.
– Она уходит, ты еще можешь ее догнать.
– Кого? – не понял я.
На лице мамы играла еле заметная улыбка, а глаза смотрели так же тепло и участливо, как обычно.
– Ее. Ты же не хочешь ее потерять. Она же…
Мама закашлялась.
– Да-да, только не волнуйся.
Я сжал ее ладонь, поцеловал в щеку, а она все торопила:
– Иди, милый. Скорее…
И тут я всплыл. Точнее, вынырнул на поверхность, чтобы… Чтобы что?
Я перевернулся на живот, свесив руку с кровати, и нащупал сотовый. Пока набирал код доступа, сел и наконец заметил – листок на тумбочке под фотографией. Я отложил телефон, сглотнул и потом только потянул на себя мятую бумагу.
Читал, спускаясь по лестнице, ничего не понимая, пропуская слова и перечитывая несколько раз. Почерк ровный, стук моего сердца – нет.
«Это все. Ты получил, что хотел. Поздравляю».
Подпись – буква «В». Последняя буква расплылась, словно размыта водой.
Я набрал ее номер, слушал тягучие долбаные гудки, которые никак не заканчивались. Сбросил. Набрал снова. И все по кругу. Еще как минимум десять раз, пока не дошел до постройки охраны.
Холода не чувствовал – а ведь вышел без футболки. Но понял это, когда без стука открыл дверь каморки охраны и спросил, где старший, кто выпустил девушку и почему не сообщили мне. Их удивленные взгляды заставили посмотреть на себя со стороны, но я плевать хотел на это.
Орать и пенять на то, что те, кто идет охранять частную собственность, – тупые, смысла не было. Я спокойно выслушал рассказ молодого аккуратно подстриженного парня с полными губами и широкими бровями о том, как она выбежала к ним с чемоданом, в слезах, просила, чтобы ей открыли ворота и выпустили. Она говорила, что вызвала такси и должна уехать домой, потому что мы поругались, потому что ей плохо и она больше не хочет здесь оставаться.
– Кто открыл ворота? – повторил вопрос я, строча смс.
– Я, – услышал я тот же голос и посмотрел на самого молодого из охраны. Новенький.
– Он, Никита Витальевич, просто еще неопытный. Пока мы осматривали территорию, оставили его за старшего. И особых распоряжений не было...
– Она плакала, – огрызнулся парень, смотря на меня из-под густых бровей.
– Думаешь, это я ее обидел? Думаешь, я богатый козел, который тащит к себе в дом девочек и… И что?!
Мне хотелось наброситься на него, и я сделал к нему шаг, сжимая кулаки. И тот тоже принял стойку. Во рту чувствовался вкус крови, зубы скрипнули.
– Что? Ну! Договаривай!
Парень продолжал буравить меня взглядом, ненавидя в лице меня всех, у кого имелись деньги. Это читалось по его взгляду и тому, как он говорил со мной. И мне во что бы то ни стало хотелось выбить из него эту уверенность.
– Стоп-стоп-стоп! – остановил меня, схватив за руки, Геннадий Алексеевич, начальник охраны. – Не кипятись, Никита Витальевич.
Мы с парнем сверлили друг друга глазами, доказывая каждый свою правду и силу. Его тоже кто-то схватил за плечо.
– А ты иди внутрь, с тобой потом поговорим, – сказал мужчина парню напротив.
Тот одернул черный пиджак и скрылся в помещении для охраны.
– Такие люди не должны здесь работать, – на минуту прикрыв глаза, я попытался справиться с охватившим меня гневом.