– Нет уж, это не мое. Сплетни и всякий тухляк.
– Ладно, короче, Малахов, давай по теме, потом будете влюбляться с Милкой, – опять возмутился Гарик.
Один я молчал. Не то чтобы меня совершенно не интересовало, кто эта новенькая и почему все вдруг так переполошились, но и не особо волновало, кто будет грызть гранит науки со мной вместе в этом году. Школа настолько достала, что хотелось быстрее разделаться с этими экзаменами и двинуть дальше.
– Никто здесь не… Хотя ладно, что я с вами церемонюсь. У вас тут более надежные источники есть, вот и выспрашивайте у нее все подробности.
Малахов эффектно развернулся на пятках и почти лунной походкой побрел в противоположную от нас сторону.
– Твою же… – выругался Гарик, всплеснув руками.
– Да ладно, что вы так расстроились, – фыркнула Мила. – Я вам и так все расскажу.
– А ты откуда знаешь? – хмыкнул Жека, как будто не жил с ней в одном доме.
Даже я догадался, что об этой ситуации могла уже знать ее мать, которая входила в попечительский совет и уже наверняка успела все перетереть с мамашей Томпсона.
– Знаю, – кривлялась подруга. – Мама рассказала.
– Понятно, – сказал ее брат. – Давай тогда рассказывай, любите вы с Малаховым интриги крутить.
Она ничего на это не ответила, а просто смахнула небрежно с моего плеча невидимую пылинку и, словно говорила о каких-то пустяках, начала издалека:
– В общем, мама разговаривала с матерью Томпсона, и они обсуждали, что незачем всякую шваль принимать в нашу школу, что кто-то за все платит, а кто-то просто так пользуется общими благами.
Я даже зевнул от увлекательного рассказа.
– А можно короче, Мил? – попросил я.
– Короче. У этих, – и она, по-моему, изобразила училку английского в очках и с портфелем, – умерла мать.
Мила бросила короткий взгляд в мою сторону, хотела, чтобы я не заметил, ну, и я сделал вид, что не заметил.
– Рак, в общем, то, се. И Гончаруха, англичанка, взяла несовершеннолетнюю сестру под опеку.
Гарик почесал затылок. Мы все ждали продолжения, подергивая за ремни свои рюкзаки.
– Опека – это типа усыновления, Гарик, если ты не понял. Ну, и денег не очень много, поэтому она ее к себе забрала, в свою квартиру и в школу, естественно, ее возить нашу будет. Вот и все.
Издалека донесся голос завуча, которая говорила, что рада всех приветствовать на линейке и тому подобное. Мы смотрели себе под ноги, каждый, наверное, думал о том, как относиться к тому факту, что англичанка – сестра новенькой девушки в нашем классе.
– Ладно, пошли на линейку, – сказал я.
– Да, двигаем, – поддержал меня Гарик. – Потом поговорим. И насчет тусы тоже.
– Какой тусы? – оживилась Мила, подстраиваясь под мой шаг рядом.
– Гарик хочет попить пива и пожарить мясо, как обычно. Отметить офигенский праздник начала нашего прощания с этим ненавистным зданием.
И я мотнул головой в сторону школы.
– Отличная идея. Да, Томпсон?
Мила подхватила его под руку, и мы дружной компашкой ввалились в ворота.
Кажется, Томпсон был вовсе не против прикосновений нашей подруги, хотя раньше за ним такого не водилось. Но обращать внимание других на этот факт я не стал.
Линейка, как всегда, интересовала меня меньше всего, а вот чат, в котором мы общались с параллельными классами и в который допускались только те, кто прошел фейс-контроль, интересовал. Там обсуждалась и новенькая, и ее сестра, и учебные новости, как ни странно, тоже.
Репин: Астахов, что насчет этого года?
Сообщение адресовалось мне, и было понятно от кого оно и зачем.
Астахов: Я пас.
Мой ответ не удовлетворил задающего вопрос, но я игнорил все его дальнейшие фразы, чтобы собеседник понял серьезность моего ответа.
Да и мое внимание отвлекли танцующие перед школой вальс пары и голос из колонок, который сопровождал танец. Пела девушка, воспроизводилась не фонограмма, я слышал живой звук и чуть подался вперед, чтобы посмотреть, чье пение меня отвлекло.
Там стояла та самая девочка. Ничего особенного: темные волосы забраны в хвост, скучное платьице с белым воротничком, очки, ноги… Но главное – голос, глубокий, сильный, пробирающий до мурашек. Редко встречался вокал такой силы, редко даже для известных исполнителей.