Русские были центром внимания, не только в своей гостинице; всюду, где бы они не появлялись, на них смотрели любопытные жители: когда они шли по улице парикмахер оставлял клиента с намыленной щекой и выскакивал взглянуть на русских, а с балкона гостиницы расположенной над пристанью им неизменно махала ручкой хорошенькая горничная. как всегда водится в Японии, с золотыми зубами.
В Японии, каждый имевший дело с книгой вооружен очками, но золотые зубы имеются у всех, независимо от социального положения.
Одним из интересных зрелищ морского берега и Мотомуре является смотреть, как как солнечный день часа в два женщины всего села спускаются на риф лавы мыть деревянную посуду: шайки, кадушки и кадушечки, в которых варится рис.
Ошимка все носит на голове; легко не задумываясь ставит она на голову кадку с двумя тремя ведрами воды, с этой жидкой ношей ошимка спускается косогора по ступенькам; руки её свободны, часто за руку она ведет ребенка, повстречав подругу, останавливается и в течение несколько минут непринужденно разговаривает с неё; если попадется по сторонам что-либо интересное, то она вертит головой во все стороны.
В день мытья посуды вся Мотомура – женская половина устремляется к берегу: хозяйка забирает на голову всю деревянную посуду из своего дома, некоторые обнаруживают, чисто цирковую ловкость, они ухищряются скомбинировать на своей голове целую пирамиду разнообразных кадушек, шаек, чанов, бочек и бочечек. На берегу тогда получается женский клуб, разместившийся среди этих деревянных сосудов, в которые море плещет влагу свою.
На Ошиме многое пахнет старинной древностью: эти бесконечные скрытые в кустарниках и ямах в толще лавы кладбища, дороги идущие в глубине зарослей, подобные старинным траншеям, так углубившиеся в каменистую почву острова, что убеждаешься: по ним ездили тысячи лет и потому так глубоко ушли они в землю; в самой жизни Ошимы, так не далекой от Токио, много своеобразия и черт строго, охраняемых местным населением.
Ошимки и теперь еще ходят по улицам, прыгая с ступени на ступень узких лавы склонов, с волосами распущенными и плещущимися по спине, подобно длинным черным змеям выходившим когда-то из страшного Ошимского вулкана, теперь полного умирающей лени.
Ныне высится он в глубине острова всеми забытый, никем не вспоминаемый, хотя донесший до современности царство смерти, древнейшее кладбище огней, усыпальницу пепла, саркофаги шлака, исковерканного и измятого как глина под рукой безумного скульптора.
Из Токио сюда приезжают для отдыха, для развлечения, но если всмотреться, если вдуматься в Ошиму, в этот черный обгоревший кусок шлака, торчащий со дна океана, то она полна неизгладимой великой мрачности. С одной стороны – вечно встающая, разверзающаяся бездна океана, неугасающая память о неё, с другой – вечное, не утомимое напоминание о бушевавшем здесь демоне уничтожения, неусыпное напоминание, вечно машущее трауром берегового клочка суши, кусками, глыбами шлаков, чьи трагические лица искорежились, сжались от страха, от ужаса, шлаки подобные лицам безумных старух, окаменевшим и сохранившим в чертах ликов своих застылость виденного ими ужаса, не вмещающегося в границы человеческого понимания.
Улицы в Матомуре – узенькие проходы, выдолбленные в толще пластов лавы, Мотомуре нет колодцев – только водоемы собирают дождевую воду; у каждого дома стоит большой жестяный бак, в который с кровли во время дождя, но цинковым трубкам стекает вода. В Мотомуре всюду электрическое освещение, даже в общественном навесе, где доят коров, горят яркие электрические фонари.
Из достопримечательностей Мотомуры надо указать на парикмахерскую: работают на три стула. Третий мастер женщина, она исключительно занимается с маленькими детьми; малюток матери держат на руках, а парикмахерша ловко и уверенно бреет маленькие головы до половины; делая прическу, всем хорошо знакомую, по японским куклам.
Все же в Мотомуре холостяк может соскучиться – с японской женщиной, или девушкой, сколь-нибудь серьезной интриги не завести – европеец у всех на виду, за каждым его шагом следят согни глаз, интрига в Мотомуре физически вещь абсолютно невозможная; «ошимские гейши» даже беззаветной храбрости и неразборчивости офицера (в этом отношении), заставили глубоко скорбеть и раскаиваться в своей смелости… Горничные гостиницы мило улыбаются, машут с балкона ручкой, приходят с верхнего этажа в номер к русским, между своею работой, не прочь посидеть, жеманно скаля свои золотые зубы, на коленях у футуриста, а Отакэ-Сан, даже повозиться вечером, принеся футоны, на них с офицером, но Отакэ-Сан «старая дева» скуласта, растрепана, голонога и без всяких атрибутов; она влюблена в офицера, ему же вредно каждое лишнее движение и он делает их через силу… Надо знать характер японского народа: любопытный, но сдержанный, расчетливо – экономный и умеренный японец поклонник системы во всем: он любит хорошие манеры, раз навсегда усвоенный тон, тонкости этикета. Нет народа в мире более тонкого, чем японцы; эти черты грациозно носит облике своем японская женщина, она и в чувстве любви соединяет жантильность и изысканность с чертами рассудочно экономной холодности.