Вуокко, конечно же, был чужаком, саамским шаманом, ему не доверяли, но люди пересекали море, чтобы услышать звук его отмеченного рунами барабана, и увидеть, как танцуют на барабане три золотые лягушки. Через его барабан, по их мнению, вещал сам Один, и находились храбрецы или глупцы, верящие этим предсказаниям.
Я заметил Торгунну, она подливала эль Финну, Онунду Хнуфе и Рыжему Ньялю, три головы склонились вместе, они кивали, спорили и смеялись. Она улыбнулась, и меня наполнила радость от созерцания этой картины, моих друзей и моей женщины. Торгунна бережно коснулась своего живота и двинулась дальше, а когда внезапно споткнулась, мое сердце чуть не провалилось в пятки.
— Так что же, ты будешь выслеживать Рандра, убийцу Сигурда, вместе со мной?
Его голос прозвучал резко и нетерпеливо, оторвав меня от созерцания беременной жены. Я повернулся к нему и вздохнул, он все понял и нахмурился.
К этой затее у меня не лежала душа. Мы добыли славу и богатство, но слишком большой ценой, я часто думал о тех днях, мысли о плавании в открытом море, о черством хлебе и ноющих от гребли костях, пусть даже это будет плавание до Альдейюборга, заставляли меня вздрагивать. Но даже это покажется забавой по сравнению с тем, чтобы обойти всю Балтику вместе с этим мальчиком-воином в погоне за Рандром Стерки.
Я так и сказал. Я не добавил, что Рандр Стерки имеет право на месть, а сам Воронья Кость разжег этого пламя на острове Сварти.
Я услышал сопение, признак его раздражения и разочарования, потому что Воронья Кость не любил, когда ему перечат.
— Но это предприятие принесет славу и вкус победы, — возразил он, вызывая этим мою улыбку.
Я уже познал славу, громкую победу и вкус кровавого поражения — другую сторону монеты. Он нахмурился, услышав это, в его глазах я увидел собственное отражение — там я показался себе старым, но это был взгляд двенадцатилетнего мальчишки, что всегда меня забавляло. Затем Воронья Кость взял себя в руки и мягко улыбнулся, я понял, что он перенял у Владимира еще больше княжеских манер.
— Хорошо, но я все равно хочу взглянуть, как прыгают лягушки на барабане, — сказал он, и я кивнул.
Он как будто услышал шаги входящего в зал Вуокко, такие тихие, что юная рабыня, которую тискали вновь прибывшие молодые и сильные воины, громко вскрикнула, внезапно увидев рядом Морского финна.
Воины засмеялись, хотя и несколько напряженно, увидев его лицо: не выражающее дружелюбия, напоминающее скорее белую зимнюю маску, которую долго поливало дождем и трепало ветром. Высокие скулы блестели на свету, делая тени на его лице еще темнее, а глаза походили на темные щели, кожа на лице была мягкой и морщинистой, как у старого моржа.
Он улыбнулся острозубой улыбкой и посмотрел по сторонам. Вуокко был в мехах и коже с норвежским узором, на шее — ожерелье из перьев и костей, наполовину скрытое спутанными седыми волосами.
В одной руке Вуокко держал барабан, обтянутый белой кожей, украшенный когтями, маленькими черепами и пучками шерсти, отмеченный рунами и знаками, понятными лишь ему. На поверхности прыгали три лягушки, привязанные к кольцу, опоясывающему барабан. Другой рукой он сжимал небольшой деревянный молоток.
Люди осеняли себя охранными знаками и что-то бормотали, но Воронья Кость улыбался, ему был знаком сейдр, считалось что это дар Фрейи, недостойный мужчины, но тем не менее, это была магия, и барабан Морского финна не пугал мальчишку, он ведь сам не раз заглядывал в иные миры и предсказывал судьбу по полету птиц. Мне стало интересно, остались ли у него еще удивительные истории, которыми он не раз развлекал и озадачивал нас раньше.
— Это Олаф из рода Инглингов, конунгов Норвегии — сказал я многозначительно Морскому финну, — и он хочет услышать, что скажет твой барабан по поводу его предприятия.
Морской финн широко улыбнулся похожей на медвежий капкан улыбкой, как будто знал все наперед. Он снял с пояса деревянную палочку, украшенную рунами, и очертил ей довольно большой квадрат на утрамбованном земляном полу, люди пятились при его приближении.
Затем Вуокко отметил по две точки на каждой стороне квадрата и провел через них линии, таким образом, получилось девять квадратов; воины вокруг поежились, словно огонь в очаге вдруг погас. В центре, где получился квадрат в квадрате, Вуокко сел на пол, скрестив ноги, и обнял барабан словно дитя, что-то тихо напевая.
Он раскачивался и пел, от низких вибрирующих звуков мурашки шли по коже, он взывал к Леминнке, финскому богу-шаману, который мог превратить морской песок в жемчуг для храбреца, что отважится попросить об этом. Квадрат внутри квадрата обеспечивал свободное пространство вокруг Морского финна, но все и так отодвинулись от него дальше, чем нужно, увидев пляшущие тени.
В конце концов он ударил в барабан — всего лишь раз, — удивительно, как столь небольшой барабан издал такой глубокий и звонкий звук. Воины вздрогнули и схватились за амулеты, а когда золотые лягушки начали свой танец, я заметил, что Финн сложил пальцы в форме ромба — защитной руны «ингваз». Мужчинам не полагалось заниматься сейдром, это считалось женским делом, и видеть мужчину за этим занятием — все равно что увидеть ползущий кусок мяса.
Вуокко долго вглядывался в тени, и затем обратил жуткое лицо на Воронью Кость.
— Ты станешь конунгом, — сказал он просто, и тут же раздалось шипение, словно все сразу выдохнули, но я ожидал предсказания совсем про другое.
Воронья Кость непринужденно улыбнулся, как улыбается человек, получивший желаемый ответ, и, пошарив в кошеле, достал одну из награбленных монет. Он небрежно бросил ее Вуокко, который не сводил глаз с лица Вороньей Кости и не обратил внимания на монету.
Я поразился высокомерию и глупости мальчишки, — таких как Вуокко нельзя купить как какого-нибудь дешевого уличного провидца и нельзя тревожить его понапрасну, пока он сидит в очерченном квадрате, находясь между мирами, окруженный опасным вихрем неизвестности.
Воронья Кость отвернулся, легкомысленно подыгрывая своей гордости, когда презренный милиарисий подпрыгнул, ударившись о барабан, и гудение инструмента заглушило последний звон монеты. Тогда Олаф удивленно обернулся.
— Что это за звук, Морской финн? — спросил он, и Вуокко по-волчьи оскалился.
— Это звук твоего предприятия, господин, — ответил он, наблюдая за танцем лягушек, — рухнувшего от твоей руки.
После этого пир проходил довольно вяло, под впечатлением от мрачной головоломки, загаданной шаманом Вороньей Кости, он и сам был озадачен, не понимая, что напророчил ему Морской финн. Большинство его спутников поняли лишь то, что он станет конунгом Норвегии, и радовались этому.
Два дня спустя я стоял с Вороньей Костью на берегу, его люди грузили морские сундуки на борт великолепного «Короткого змея» и готовились к отплытию.
Олаф был облачен в свои белые меха и пристально вглядывался в небо, ожидая увидеть крачек или воронов, летящих в одиночку или парой, либо летящих налево или направо. Только он понимал, что это значит.
— Тем не менее, — сказал он наконец, сжав мое запястье и пристально посмотрел на меня разноцветными глазами, — будет лучше, если ты присоединишься ко мне. Рандр Стерки идет за тобой. Я слышал, он примкнул к Стирбьорну.
Я нисколько не удивился; Стирбьорн был молодым и задиристым племянником моего конунга Эрика Сергесалла. Юнец планировал занять высокое кресло Эрика после смерти дяди, и его раздражало, что далеко не всем это было по нраву.
Конунг Эрик совершил глупость и дал племяннику корабли и воинов, можно сказать вверил свою жизнь в руки Стирбьорна, который совершал набеги у берегов Вендланда, в далеких Балтийских шхерах; он бесчинствовал там, давая понять дяде о своих притязаниях на высокое кресло конунга, считая его своим по праву рождения. Я думаю, однажды Стирбьорн получит хороший пинок, ведь он еще мальчишка. Я чуть не сказал об этом Вороньей Кости, но вовремя стиснул зубы и улыбнулся.