Я подошел к Михею, затем присоединился испанец, и мы втроем стали глядеть в чудную математическую вязь. Тетрадей насчитывалось пять. Все они, заполненные мелким Костиным почерком, посвящались какому-то из разделов физики. Какому — я точно сказать не мог: формулы, схемы, рисунки, опять формулы. Немногочисленные тарабарские фразы: буквы знакомые, но о чем письмо — тайна египетской гробницы.
Речь шла о движении субатомных частиц в магнитном потоке. Записи отделялись друг от друга либо числом, либо восклицательным знаком. Иногда через весь лист шла надпись красным: «радиодиапазон», «световой передатчик», «основное — избыточность концентрации» и тому подобное. На одной страничке было выведено: «Сталин — почетный академик. Браво!». Вырывать ее я не стал — что Косте теперь...
Тетрадь заканчивалась словами: «Ивич дурак. Гаринский гиперболоид возможен, если подобрать активатор».
— Голова была, — вздохнул Сарафанов. — Прямо тебе чистый Бланк!
— Планк, — поправил Руис.
— Ну, не знаю: Бланк, Планк… Я в институтах с колоннами не учился. Нету в деревнях институтов.
Испанец возразил:
— В советской стране каждый трудящийся может получить высшую ступень образования.
— Ага, может. Если эдак лет с двух по асфальту ходит. Топ-топ в ясли, топ-топ в школу, топ-топ в ВУЗ. А я с малолетства то с топором в лес, то в поле за мерином. Да ладно, я не жалею ни о чем, — махнул Михей рукой с дивана. — Вот Андрей. Сколько лет мозги сушил, и что — учил потом соплявок наравне с ускоренными выпускниками двухмесячных курсов. А ты, Руис? Три года в училище, а на войне летал всего один раз.
Хавьеру действительно не повезло — свой первый и последний боевой вылет совершил двадцать второго июня. Его «ишак»* отцепился от авиаматки** в ста километрах от границы, и, пока немецкие зенитчики гадали, что за самолет летает над ними, влепил две фугаски прямо в скопление железнодорожных вагонов. Топлива на обратный путь хватило, но, подлетая к своему аэродрому, он увидел развороченное поле в огне и, протянув еще километров пятьдесят, рухнул в березняк.
Когда немцы выпалили горючку, фронт ненадолго застыл, и за дело принялись военюристы. Невидимо-незаметные во время боев, они выждали и начали строить замешанные на догадках обвинения. Командиру ВВС Красной Армии Руису Хименесу досталась «умышленная порча военного имущества в виде фронтового истребителя-бомбардировщика И-16». Серьезное дело, тянущее на измену Родине.
Следователь из прокуратуры имел бумаженцию, по которой полковой аэродром был еще в наших руках, когда испанец угробил самолет. Тут еще и следователь загнул о франкистских шпионах. Добили героя. Вместо награды — свидание с прокурором.
Взбешенный Хавьер сказал, что всем этим бумагам место под хвостом наваррского осла, а следователя послал к дьяволу. Выкрутиться ему удалось, потому что немцы захватили Псков, началась неразбериха, а когда Руиса хватились, он был уже далеко.
* Общеупотребительное среди летчиков название самолета И-16.
** Многомоторный воздушный авианосец.
Внезапно заговорило радио, передавали сводку: «…В районах Кущевской и Сальска наши войска вели ожесточённые бои с численно превосходящими силами противника. Опорный бой с противником произошёл около одной водной переправы. Действующие на этом участке наши части истребили до 1500 гитлеровцев. На поле боя осталось несколько десятков подбитых немецких танков. Не менее ожесточённые бои шли в районе Сальска. Гитлеровцы предприняли несколько танковых атак и ценой больших потерь потеснили наши части…»
Сарафанов зло дополнил Левитана:
— В центре Ленинграда частями спецкомендатуры ликвидирован крупный вражеский прорыв. Наши части несут потери…
Он, вскочив с дивана, подошел к окну.
— Да где этот протопоп шляется?! Я, можно сказать, с ног валюсь, а их преосвященство изволят задерживаться.
Между тем, батюшкино запаздывание начинало действовать уже всем на нервы.
— Он, может, на входе стоит, — предположил Руис, поглядывая на золотые часы-браслет.
— Твою мать! Я ж пропуск отнести забыл.
Сарафанов умчался и вскоре доставил отца Ферафонта, облаченного ввиду предстоящих мирских сует в цивильный костюм. Крест он заправил под рубаху, а его место заняла медаль «За боевые заслуги».
— Это где ж вы так расстарались батюшка?