«Железка» виднелась метрах в пятидесяти. Полотно частью просело, частью наоборот — вздыбилось, делаясь похожим на убитого врасплох ребристого змея. Вагонетки с грунтом лежали около рельс, и неподалеку от проходного щита виднелся безнадежно поломанный вагончик. Давила тишина и показалось вдруг, что спрятался в ней кто-то страшный с длинными руками наизготовку.
— Чё там интересного? — присел рядом «гопник», обративший внимание на мое усердное вглядывание.
— Да не по себе как-то.
— Ничего, не дрейфь.
И ушел. А я остался думать, что у него произошло с лицом. Хотя, какое там лицо — пародия на человека. Я отложил загадку на потом. Не время отгадывать, да и народ подтягивался, готовясь к последнему рывку.
Неширокая полоска перемешанной с камнем земли, десяток бревен, раздавленное кресло. Все. Что в таком пейзаже нервировало подземный осназ — тяжело догадаться. Но с этим занятием я давно покончил и безропотно подчинился указаниям: не оглядываться, на бегу кричать, а если рядом бегущий упадет — не останавливаться ни в коем случае.
Первый, пошел! Второй, пошел! Вперед!
Чавкает под ногой вязкий грунт. Бежать!
Подлетает вверх сбитое Лиходеем кресло. Вперед!
Спина Мальцева исчезает, как сбитая ростовая мишень, и я, сходу забыв наставления, кидаюсь к нему.
Чья-то рука удерживает меня и бросает вперед. Бросает очень метко, прямо к неведомо откуда взявшейся дрезине. Взобравшись на нее, я обнаруживаю еще пятерых. За мной прыгнул Костя, и железная телега тронулась, проехав метров двадцать. Мальцев показался минуту спустя.
Он шел очень медленно и, не подходя вплотную, остановился. Дрезина ощетинилась оружием. Капитан воспринял это спокойно. Более того — снял пояс с наплечными ремнями и положил перед собой. Костя, не отрывая взгляд от командира, осторожно включил прибор.
— Все нормально, — облизал он пересохшие губы.
Горииванов опустил пистолет.
— Мальцев, ты?
Подавшись вперед, майор не сводил глаз с одинокого силуэта на рельсах. Огнеметчики разглядывали капитана с не меньшей цепкостью.
Капитан посветил фонарем себе в лицо:
— А то!
Наверное, только здесь, среди этих сумасшедших людей, мог вызвать лихую радость подобный ответ. Мальцева подхватили, усадили, заставили хлебнуть из фляги, и Костя погнал дрезину, весело напевая, как Мустафа из киношки «Путевка в жизнь».
Уже у ворот, практически возле долгожданного выхода из подземелья, возникло неожиданное препятствие. Кто-то невидимый за железной ставней требовал пропуск и на лингвистические упражнения с нашей стороны отвечал нудным «положено по инструкции».
Все злились, особенно «гопник», чьи способности возводить построения из непечатных фраз приближались к мальцевским. Когда он замахнулся чтобы жахнуть «финкой» в дверь, та открылась.
— Мальцев, где тебя черти носят? — раздался уставший голос и темноту осветил факел в руках лысого майора.
Глава 5. «Декабрист»
— Я смотрю, ты здоров спать, а, Саблин?
Комната, в которой мы расположились без «докладывающего наверх» начальства, была квадратной, с множеством окон и углов, в одном из которых устроился на табурете «гопник». Удобно так устроился, со вкусом.
Длинная тень Ерохи качнулась.
— Устал, — ответил я, сдерживаясь. — Ты по делу спрашиваешь или как?
— А я так, — он закинул ногу за ногу, — интересуюсь по привычке.
Меня его «привычки» раздражать стали. Сидит, как репей в сандалете, и еще изгаляется.
— С какой целью интересуешься? Активист, что ли?
«Активист» попал в точку. За секунду слетев с табурета, Ерохин направился ко мне, сунув руки в карманы.
— Слышь, ты, — он с грохотом опрокинул попавшийся на пути ящик, — крыса комендатурская…
Оскалившись, я двинулся навстречу и, уже сцепившись с Ерохой, услышал рык влетевшего в комнату Мальцева:
— А ну, потухли оба! Разойтись!
— Брэк, — хмыкнул один из наблюдавших за сценой «плутоновцев».
Мальцев пообещал гауптвахту всем, лично Ерохе пять лет «без права переписки», а мне велел собирать вещи и убывать в распоряжение майора Берендеева.
— Во-… -он в том здании, на первом этаже, — добавил он и, пропустив молодую врачиху, повел ее к несчастному Лиходею.
Берендееву, лысому майору, что впутал в меня в историю с подземельем и крысами, было лет тридцать пять. В прошлый раз он показался мне почти стариком, а сейчас суетился весьма резво, орал в телефонную трубку и, поминутно высовываясь в окно, грозил всякими карами собравшимся во дворе. Мое предписание он зажал в кулаке, видимо, сразу же забыв о нем.