— Любуешься? — Голос Степы, моего соседа по комнате, скользнул в паузу аплодисментов.
— Есть чем.
— Да… Слушай, Андрюха, тут патроны давали. Гадость редкая. Мало того, что порох никакой, еще и гильзы железные.
— А ты их смазывай.
— Да мажу я, а толку нет.
— Тряпочкой попробуй. Тряпочку намочи в ружейном масле и три. Главное, чтоб не салом. На сало разная дрянь липнет, винтовку испортишь.
— Попробую, спасибо. — Степа стрельнул папиросу и, чиркая длинной спичкой, выдавил: — Слышь, тут дело такое… Ну, в общем, это… — спичка все не загоралась и он сломал ее, выкинув вместе с папиросой. Словом, треп идет, что вы там с одной подругой будто бы… — Степа хлопнул пятерней по сжатым в трубку пальцам.
— Ты че?
— Я только разговор передаю.
— Да меня с Варькой и не видел никто, кроме тебя и Зеленого.
— Какая Варька! На тебя Далматову списывают. Комсорг, как ошпаренный, бегает — бытовое, мол, разложение. Ты вроде как пьянствовал с ней, ну и всякое там… Жуков пряник еще тот, так что — будь готов.
— Всегда готов.
С Юрочкой у меня были давние счеты. В Ленинграде он работал литейщиком на машзаводе «Вперед» и был в цеху не освобожденным комсоргом. Видимо, имелась у Жукова сильная тяга к умственному труду на общественном поприще. А образования не было. Вот и пнулся Юрочка, стараясь получить место у конторки. Членствовал во всевозможных бюро, добросовестно выявлял вредителей на собраниях, пролезал на всякие там инструктивные совещания и, наверное, маму родную поменял бы на благодарность в личном деле.
Здесь он тоже развил деятельность очень бурную, выискивая в повседневных мелочах следы подлой деятельности врагов социализма. Неизбежные житейские проблемы он клеймил «уродливыми отклонениями в деле соцкультфронта», неудачные стрельбы — «предательством интересов вооруженного пролетариата», а что-нибудь вроде танцулек с портвейном махом заносил в «бытовое разложение».
Конечно, «бытовуха» не шпионаж в пользу Англии, но в 37-м этой гребенкой хорошо прочесали многих руководителей комсомола. А Жукову светило место в райкоме и старался мальчик за совесть. Неплохо мог замутить воду комсорг и плавал в ней жирной плотвой, копая донную грязь. Одного зацепит высланными родственниками, другого — обеденным пятном на газете с речью Вождя, еще кому-нибудь устроит гнилую подсечку и устроит так, чтоб от него зависело — упасть человеку или подняться.
Большинство, понятно, избегало конфликтовать с Юрочкой. Всем хочется покоя, каждый несет за плечами торбу мелких грешков и кому в радость разжиться неприятностями, если даже сам Еделев — комполка запаса при белой как снег анкете — взят был на прицел Жуковым в «плане борьбы с канцелярским стилем руководства».
Правда, такой мамонт, как начлагеря, ему не по зубам. Герой Энзелийского десанта*, ранен под Новобаязетом**, грамота от ЦИК Дагестана и револьвер с именной табличкой. Да и время сейчас другое. С ежовщиной покончено, самого предателя-наркома осудили, кажется. А во главе ЧК вождь поставил Лаврентия Павловича — преданного соратника по Кавказу.
А Юрочке наверх — ой как хочется! Потому и гнобит людей. Курсанты не менее нашего терпели от его выходок. Когда административный пыл комсорга охладевал, он лез в стрелково-спортивные дела. И сильно тускнел народ, когда деятель этот залезал в учебный процесс. А Юрочка брал прошлогодние невыполненные обязательства и обещал выполнить их! Уж лучше б наполнял что-нибудь большевистским содержанием… Оно б все ничего, только стрельба из пулемета на лыжах зимой проводится по снегу. Чтоб, значит, лыжам было по чем ездить. А дураку и август — зима, главное — отчитаться.
* В 1921г. несколько советских военных кораблей высадили десант в иранском порту Энзели и отбили у англичан суда, уведенные белогвардейцами.
** Один из оплотов армянских националистов во время дашнакского восстания в 1920г.
Ну и отчитался: в спешке не проверили матчасть и коробка «Максима» раскололась. Жуков завизжал «держи вора» и хотел перевести стрелку на Мишку Андреева, здорового мрачного парня с Правого берега*.
Сначала давил на халатность и расхлябанность, потом вошел в раж и поставил вопрос о вредительстве. Я последний работал с этим номером и знал, что там слабо натянута возвратная пружина. Повесил бирку «неисправно — в ремонт» и все записал в ремкарточку. А этот дурак в нее даже не глянул — невтерпеж было.
На собрании я прижал Юрочке хвост. У-у, — вопил тогда Жуков, — а-а! Третирование, так сказать, актива. Но в тот раз его «стишки» обычного действия не возымели и гад утих. А теперь вот дождался лучших времен.