Было б как в песне: «малой кровью могучим ударом». Не, ребята, Тухачевский хоть и враг народа, а я его труды еще в военшколе успел проштудировать. Правильный курс был. Немцы его обработали для себя ― и вперед. А у нас в штабах, наверное, деятели типа Грюнберга сидели: «а что будет, а чем это грозит да как отзовется?» Дать бы ему в морду за это!
Утро следующего дня новизной не порадовало. После завтрака ― визит к доктору и бесконечные процедуры в паутине проводов и присосок. «Что вы чувствуете, какой сегодня день, ощущаете ли вы покалывание в ладонях и ступнях, что изображено, шар или цилиндр?»
Всю историю на Пискарёвке я уже пересказал не один раз. И устно, и письменно, и в форме допроса, и в форме вольной беседы. Несколько раз появлялся мягкий лысый человек и внушал, что никаких Зворыкиных и Генок Сычей не было. Просто, еще в автобусе стало плохо с сердцем, и откачали меня уже здесь. Я охотно верил этому плешивому баюну. Уж чего-чего, а оживших утопленников иметь в реальном бытии не хотелось. Иногда внушение сопровождалось приставленными к вискам электродами под эбонитовое гудение знакомой установки. В этом случае верилось еще охотнее, только результат оставался тем же: со временем все произошедшее я мог легко воспроизвести в памяти.
Что-то такое там все же случилось. Не стали бы на пустом месте разбивать огород управленческие эскулапы, каждый из которых носил не меньше двух «шпал» в петлице. И не будут они за «здорово живешь» возиться со спятившим старлеем.
Вся эта канитель надоела мне до зеленого шума. Ну, действительно ― держат здорового мужика взаперти, кормят летчицким пайком и вторую неделю задают одни и те же вопросы. Поэтому, презрев одну из основных заповедей (не задавать много вопросов), на следующем осмотре я, эдак осторожненько, завел беседу со старшим из докторов.
Скоро вы там сообразите что-нибудь, чтоб забыть этот морок? Свихнуться ж можно! Две недели эти фокусы из головы не вытряхиваются.
Бывало в детстве так: раздуваешь в глазах близких неизбежную мелкую неприятность до вселенских масштабов, чтобы перенести ее намиру с мужественным лицом, а, к примеру, физик-изверг (непременно изверг) вкатывает тебе вместо малопочетной, но ожидаемой тройки, «неуд» с переэкзаменовкой на лето. Так и сейчас. Выдали мне вместо «медицина не всесильна» или там «нужно время» такую вот простую на вид фразу.
Эскулап что-то поискал в моих глазах и, видимо, не найдя ничего привычного ему, обернулся ко второму члену «действа», а тот спросил, будто киянкой в лоб:
— Почему вы думаете, что это фокусы?
С минуту я безуспешно переваривал вопрос. Потом с тайной надеждой выдавил нечто похожее на « а что же еще?».
Ответ заставил себя ждать. Во всем — в шуршании медицинской книжки, в постукивании ботинком, в сопении над выдвинутым ящиком стола ― скрипел докторский протест. Прекратив наконец бесцельные телодвижения, он выразил чувства в эдаком среднем звуке:
— М-н-ээ-эммг… понимаете…
И тут я взорвался. Напряжение последних дней, гасимое успокоительным, прорвалось, и я заорал, стуча ладонью об стол:
— Не понимаю! Не понимаю, сколько можно держать меня в дурке и задавать идиотские вопросы! Я боевой командир. Орденоносец. Я такое видел, что вашим психам и в горячке не приснится. Что вам от меня нужно?!
Наверное, лицо мое было из тех, что помещают в пособия по нервным болезням, однако доктор молодец. Сунул мне в руки бумажку какую-то, и пока я разбирал, что там к чему, мой порыв слегка утих. А на бумажке чепуха всякая ― круги, чертики, деревья какие-то. Я выкинул чертиков в угол, сопя, как пацан, развернувший фантик-пустышку.
— Продолжим, лейтенант? — Второй доктор, улыбаясь одними карими глазами, подвинул ко мне пепельницу. Я кивнул. — Так вот, мы хотим установить степень достоверности вашей информации. Другими словами: насколько то, что вы сообщили, соответствует тому, что было на самом деле. Понимаете?
— В основном.
— Ну, с частностями разберемся позже, а в основном, как вы говорите, у нас три варианта. Первый: то, что вы видели, достоверный факт. Второй — это визуальная дезинформация и третий ― обычная глюкоза.
— Что, простите?
Старший доктор, видимо, отыгрываясь за что-то, мстительно поправил:
— Галлюцинации.
— Лично я склоняюсь к третьему, товарищи доктора.
— Извольте аргументировать.
— Аргументирую. Эффекты, мной увиденные, известными методами создать очень сложно. Применить, тем более. Второе. Кому придет в голову гримироваться под моего неприятеля, умершего двадцать лет назад? Я думаю, такие выводы подтверждают второй из вариантов, одновременно отвергая версию о спецэффектах.