И дело по-ти-хонь-ку двигалось! Профессор Соловьев рассчитал параметры радиоизлучения для воздействия на болевые центры. Гатаулин и Ким изготовили биотрансформатор и удивляли присутствующих коллег нагреванием бруска металла руками. Бывший судовой врач Бардин на двенадцать секунд оживил мертвую голову собаки, и в его лаборатории с ужасными карибскими масками рождалось новое направление ― некробиология.
Дело спорилось, и, возможно, персонал (уже института) перестал бы удивляться подобным чудесам, но вдруг арестовали посаженного отца учреждения, обвинив маршала в бонапартистских устремлениях. Народ притих, пошли разговоры о малоактуальности многих направлений: Родина становится на военные рельсы, а у вас тут сны зачем-то записывают на бумагу, мертвецов оживляют. Мистика!
Тем более, всякие хитроумные штучки для получения информации вдруг оказались невостребованными. Теперь можно было проще: дубиной по голове! Радиоизлучатель боли? Психотронный генератор? Это все, граждане, так сказать, эмпиреи. Ненадежно, хлипко, да и когда еще будет. Лучше на эти деньги построить полк 203-миллиметровых гаубиц. Если бабахнут враз — мозги прочистят не хуже ваших генераторов. Ну или взять старую вашу разработку — как там она… параболоид инженера Ганчина вроде… Что? Земной шар может расколоть? Надо будет — расколем!
Убедить проверяющих было трудно, и над институтскими башнями начала сгущаться угрожающая формулировка: «отрыв от нужд».
Помог случай.
В некоей дружеской делегации, покидающей Союз, хватил лишку один товарищ. Да так хватил, что без «ночной психиатрической» дело не обошлось. Товарищу заключительную речь держать о солидарности, а он этой речью по стене лупит и вопит, что буквы разбежались по обоям. И человек наш, не какой-нибудь там скандинавский социал-оппортунист, а «твердый и убежденный».
Одновременно с докладом о происшествии в Смольном звякнул телефон.
Москва полюбопытствовала, что произошло с иностранным гостем в первой столице победившего пролетариата? Смольный промямлил что-то в оправдание и поделился нетвердым убеждением в успешности предстоящего лечения.
Шевеля усами, Москва удивилась такому долгому сроку (выздоровление планировалось через неделю) и, заметив, что отсутствие товарища …рандта никак не поспособствует укреплению рабочего движения, разговор закончила.
Смольный тоже зашуршал усами, тоже опустил трубку и посмотрел на Садовую*. А та лишь руками развела. Рабочее движение ― это, конечно, хорошо, но в данное время пациент разговаривает со своими пальцами, и для него, что Третий Интернационал, что, к примеру, Пятый ― все едино.
Тогда поднялся человек с непривычным званием генерал-комиссар и, кряхтя, сообщил: «есть у нас одна методика».
И хворого повезли в гонимый институт, где за два сеанса поставили на ноги. Делегат пришел в себя, произнес пламенную речь и на следующий день убыл, пожав на прощание сотни рук. Даже пить, говорят, бросил.
Обалдевший в последних событиях персонал оставили в покое, заместив для острастки главврача каким-то армянином.
От «нового» ждали всяких гадостей, но «ара» оказался весельчаком и бабником, сыпал анекдотами про психов и в «клинику» не погружался, предпочитая проводить инструктажи с веселыми барышнями из фармацеи.
Постепенно работа вошла в старое русло. Мазались, правда, остаточные явления в виде опять-таки разговоров, но это мелочь, псевдонаучное шуршание. Тем более, что соответствующие службы поднаторели в пресечении всякой болтовни. Были проведены необходимые в таких случаях действия, вершиной которых стала публикация в одном из молодежных изданий фантастического романа.
После говорить на темы близкие к институтским разработкам стало как-то даже несолидно.
— Биолучи? Да! Читал где-то. А, кажется в «Технике юным». Сынишка подсунул, мерзавец. Забавная вещица, генераторы, излучатели, дочь профессора эт цэтера** тас-саать.