— Вот здесь характерно покручены ветки, — показывал старшина хилую березку у ограды, — внизу под деревом сухая трава, попробуйте маятником.
Извлекалась блестящая гайка с ниточкой и вертелась по часовой стрелке — порядок! За две прошедшие недели я вкратце познакомился с болевыми точками района, с каждым днем все более поражаясь обилию неизвестных проулков и тупичков близ родной Арсенальной улицы. Десятки раз таскался я по этим местам, но вон того дома, близ поломанной ограды, хоть стреляй, не видел. Какие-то будочки, погреба, флигельки, маскирующиеся небогатой зеленью. Убогие стены, заслоняющие битыми фасадами огороды. Не те, блокадные, крошащие землю даже у Смольного (кругом только и разговоров было про капусту и шпинат), а многолетние, распаханные еще лапотными предками. Максимов такие места обхаживал, не жалея ног.
— Перекур, — наконец разрешает старшина и сразу же делает замечание: — Вы ошибку допустили: никогда не ложьте термопистолет на землю.
— Максимов, а почему железная дорога считается безопасной?
Он медленно забивает табак в гильзу и, чикая кресалом, думает вслух:
— Точно не скажу. Но собственным опытом подтверждаю — безопасно.
Дальше по маршруту обнаружился еще один незнакомый квартальчик. Строения напоминали перехожих калик, шедших куда-то и вдруг остановившихся в каменном внезапье. Их окна тускнели старческими бельмами под осыпавшимися бровями перекрытий, следя за нами.
— Старшина, может, туда заглянуть? — Я показал в сторону двухэтажного апельсинового цвета строения.
Ближние к нему дома-старики немедленно уставили глаза на своего благополучного соседа. Оранжевый красавец выгодно отличался, имея, вдобавок, еще и табличку с номером — восьмой. Максимов, рисуя схемку на лавочке и не поднимая головы, разрешил.
— Только в яму не свалитесь, — сделал он странное напутствие, — возле сухого тополя.
Странное, потому что ямы никакой не было. Дерево, да. Правда, не сухое, а, наоборот, пышущее здоровьем. А ямы нет — сразу за тополем начинается ровное пространство, упирающееся в забор.
Внутри домик такой же чисто-ухоженный. Только не апельсиново-желтый, а фиолетовый с синевой. Влево от арочного свода бежала наверх воздушная лестница, красовались на тумбах цветы, а деревянные стеллажи в коридоре не срубили зимой на топливо.
На одной из полок развалился кот. Сначала я даже мимо проскочил, не обращая внимания (таким довоенным покоем убаюкивала пыльная тишина), а потом обернулся в недоумении. Да. Сидит, урчит и щурит глаза. А ведь их съели всех...
— Кс-кс.
Зверь ткнулся ухом в протянутую ладонь, заурчав еще сильнее. Лучики света заиграли с мягкой шерстью, отсвечивающей фиолетом.
— Киса, маленький…
«Киса» упал на спину, изворачиваясь, но какие-то, едва уловимые, звуки плеснули ему в глаза ту озабоченную целеустремленность, которая возникает с приходом хозяйки с рынка.
— Мелкая рыбешка, — довольно явственно произнес женский голос и утонул в смехе.
Тут же угукнул примус, а на его шмелиное гудение отозвался стук детского мяча, колотимого в пол. Казалось, сейчас откроется какая-нибудь дверь, рассеянный чудак-профессор зашагает, стуча палкой по лестнице и, хлопнув себя по лбу, крикнет вверх тонким голосом: «Машенька! Где мои очки?»
На втором этаже хлопнула дверь. Котяра скатился под стеллаж, а я увидел вместо ожидаемого профессора какого-то пончика в куртке из рыжей парусины.
— Ты еще наплачешься! — взвизгнул толстяк и выскочил на улицу.
Дверь с молоточками немного подумала и, скрипнув, отворилась наружу. Я поднялся наверх. По обе стороны длинного коридора располагались квартиры и дверь, первая справа, тихонько скрипнула, полуоткрывшись.
— Эй, кто живой есть? — Я остановился на пороге. — У вас дверь открытая.
— А без любви, какая жизнь, — пропел женский голос, и я вошел в чистую светлую комнату с распахнутым во двор окном.
Здесь все было чудно: порхающие шторы, букет полевых цветов на столе, разбросанные в беспорядке вещи. Только вот самой обладательницы вещей обнаружить не удалось. Грешным делом подумалось, что я обознался и принял за человечий голос патефона из угла. Но когда игла снова заскрипела на пластинке, слащавый мужской тенор проинформировал, что «утомленное солнце нежно с морем прощалось». Ну и чудеса! Куда пропала хозяйка?!