— Больно?
— Да нет, нормально.
Принцесса, сев рядом, обронила в жесткой усмешке:
— Как же вас так угораздило на турнике?
Дернулось что-то внутри в безотчетном ожидании благодарности, и вот уж действительно: слово не воробей. Не шевелилось оно тихо, непойманное, а дзыньк с языка:
— Да это еще тогда, в лагере…
Астра растянула нить закушенных губ.
— Когда вы все успеваете, Андрей Антонович? Вас ведь как ветром снесло после того… как… Повязка слезла, кажется. Я поправлю.
И так она взглядом резанула, что я аж застыл. Даже в скоблящем нутро фильме про вампиров, в далеком двадцать восьмом году, не было таких страшных, постепенно меняющих цвет глаз. И там хоть держала мысль, что сидит за ширмой балаганщик Ёська, управляя стрекочущим кинопроектором, и вообще можно уйти, если дрейфишь. А здесь не убежишь из темного зала. Солнце, вот оно — близко, но еще ближе пламенеющие сталью глаза принцессы. И сидел я, как гвоздем прибитый, пока не нависла тень, порвавшая молчание знакомым голосом.
— Вы что, ребята, целуетесь, что ли?
Мы с Астрой обернулись.
— Тьфу-ты! Я их зову-кричу… Ну ты как, Саблин, живой?
Я вздохнул с улыбкой облегчения:
— Ты откуда взялась?
В темных лучах закрываемого облаком солнца упирала руки в боки Совета Полтавцева.
— Там нет уже, где брали, — хмыкнула Ветка и, нисколько не пугаясь страшно серых глаз, отчитала принцессу: — Ты чего это, Далматова, отцу-инструктору санпомощи толковой не можешь оказать. Это ведь из-за тебя ему дырок в плече понаделали.
— А чего было Юрочку трогать?
— А чего было Юрочке за моральное разложение кашу варить?
— Какое разложение?
— Да твое, с Саблиным!
— Мне Жуков сказал, что отец-инструктор устроил дебош.
— Да ты на рожу его смотрела хоть раз из глаз?! — уже орала Полтавцева, заставляя оглядываться редких прохожих. — Ты спала с Андрюхой! Понятно? Вот что этот жучила наплел! А Саблин ему всю морду разворотил и за это попал в милицию.
— Андрей Антонович… Вы же с Халецкой в город уехали.
Астра, смолкнув, глядела на угол дома, упираясь ладонями в зеленый брус лавки. Казалось, в усилии сказать что-то, она оторвала пальцы от крашеного дерева, но свела их уже в кулак и с обидой ударила себя в бедро.
— Почему вы не рассказали мне?.. — еле двинулись ее губы.
Но Ветка услышала и, будто в трубку тугоухому собеседнику, который на деле слышит нормально, просто говорит не слишком громко, опять кричала:
— Слушай, не нервируй меня! Ну, дал по морде Андрюха! Что ему, на всех крышах орать об этом?!
— Вы должны были мне сказать, Андрей Антонович! — вспыхнула Астра. — Должны были! — Резко поднялась и ушла, не оглядываясь.
— Ты был похож на лося в проруби — жалкий и испуганный. — Полтавцева, сделав из ладони козырек, глядела вслед принцессе. — Смотри, не влюбись.
— Мне не положено.
— Сашке Круглову тоже было «не положено». А он из-за нее с моста прыгнул.
— Что еще за Круглов?
— Да был у нас физик в том году. Втюхался по самые уши и бултых — в Невку. Еле откачали.
— М-да, серьезно.
— Куда уж серьезней. Так что, Саблин, гляди — опасная штука. Сашка так, на поверхности, а сколько парней молча зубами клацают.
— А почему молча? Если понравится кто, мы знаешь какие!
— С другими, может, и какие. А Далматова вас, как тигров на тумбах, держит. Только глазами едите. Даже Ероха, гопник один… знаменитый в масштабах квартала. Так и он, как Бобик на цепи, хвостом пыль подметает. Да ты видел его.
— Угу, видел. И что она? Так ни с кем и не ходит?
— Дружит. С Леней Федотовым. Книжки в парке вместе читают.
— Все ты знаешь, Ветка. Возникает даже вопрос: что ты тут вообще делаешь? Как меня разыскала?
— А чё тя искать, не пятак. Завуч послал. Мы, говорит, хотели попросить Тимкина, а ему дело срочное — проводи, говорит, нового педагога. Я в нашей школе, между прочим, пионервожатая. Старшая.
— А я тебя не видел ни разу…
Совета расстегнула клееную дерматином сумку и, порывшись, вытянула красного вида блокнот с огнем поверх звезды: «Слушателю курсов руководителей пионерских дружин».
— Растешь, Полтавцева!
Старшая пионервожатая хохмы не приняла и обиженно сунула книжицу обратно.
— Дурак!
— Ну, Ветка, ну извини, — я легонько ткнул ее пальцами под ребра. Со стороны это выглядело, наверное, очень смешно: широкоплечая девица с перевязанными лентой волосами, вместо модной завивки, по-детски защищается длинными руками от вполне совершеннолетнего мужика с портфелем.
Ну и черт с ним, что смешно. Ветку я любил, хотя было в ней чересчур много прямоты и совсем мало всяких женских штучек, которыми слабый пол умеет приковывать к себе внимание. Виной тому были многочисленные братья и сестры. Придя с Врангелевского фронта, глава семейства принялся клепать маленьких Полтавцевых с таким усердием, что вскоре уже сбивался со счета. Эта орава съедала большую часть времени и денег, так что Ветка, бросив институт, пошла работать.