А по мне, место как место. Нормальный блиндаж: столы, стулья, школьная доска, пучеглазый манекен в противоипритном костюме и набор стендов «готовься к ПВХО*». Все по уставу: глазу упасть негде. Только радует удушенный человек с плаката — уж больно красочно изобразил страдальца неизвестный рисовальщик оборонГИЗа**.
*ПВХО — противовоздушная и противохимическая оборона.
** ОборонГИЗ — Государственное издательство оборонной литературы.
«Гопник» прошелся по комнате, уселся рядом и, пропев «А девочек наших ведут комиссары…», подмигнул почему-то мне:
— Верно говорю?
Ответить я не успел. Снаружи донесся громыхающий топот, и в комнату ввалилось нечто похожее на шкаф в кожаной куртке. Верзила поправил заплечные баллоны с огнесмесью.
— Мальцев, а ты чего здесь прохлаждаешься? Майор давно внизу ждет.
До этого спокойно копавшийся в бумагах капитан взорвался:
— Че ты орешь, верста валдайская! Какого хрена вы спустились, если уговор был встретиться на «грунте»!
Великан хмыкнул:
— Без разведки хочешь проскочить? А не боишься?
Мальцев медленно подошел к огнеметчику, медленно потянул его за пуговицу куртки и медленно сказал:
— Борзеешь? Начальство тебе тьфу, да? На меня опереться ногами можно, да?! — Капитан щетинился, отчего залысины перемещались куда-то за уши. — Двери ногой открывать стал, да? Может, тебе еще и денег занять?!
Амбал попятился на выход и, уперевшись в дверную коробку, звенел баллонами до тех пор, пока капитан не проорал, сотрясая бетонные своды:
— Па-а-шел вон отсюда!
Огнеметчик испарился, а злой вепрь Мальцев, рыча, понесся в дальний угол. Там он отодвинул противоипритного человека, за которым обнаружилась потайная дверь.
Первые сто метров шли по ровному бетону подземелья. Дальше бетон начал трескаться, потом дробиться в мелкое крошево и скоро дорожка превратилась в жидкое, противно хлюпающее месиво. Каким-то образом вода попала в коллектор, и теперь илистая грязь марала дно. Из кладки торчали арматурные стержни, и большого труда стоило увернуться от этих растопыренных железных пальцев.
Пройдя еще метров пятьсот, мы очутились на пятачке. Нас ждали. Недавний амбал-огнеметчик, его неотличимый напарник, и третий — майор, столь же внушительный по габаритам, но с более интеллигентным лицом, покрытым дюжиной мелких шрамов.
Они были невидимо скованы той общностью, которая делает похожими друг на друга совсем не родных, но делающих одно на всех трудное и опасное дело. Что это за дело можно только догадываться, но полтора пуда горючей смеси за спиной автоматически переводило их в категорию «награжден посмертно». Пуля, осколок или какой другой горячий кусок металла, попавший в баллон с керосином, превращают человека за две минуты в сгорающий факел. И хоронить уже некого. Даже кости через две минуты адского пламени сыпались в прах.
Седой лейтенант химслужбы, с которым я в сентябре сорок первого лежал в госпитале на Суворовском, поминал Господин Великий Новгород и подвалы его древних зданий. «Немецкий «Фламен» дальше бьет, — хрипел накачанный марафетовой дурью седой. — Я фрицев в будку струями загнал и пожег всех. А тот сбоку зашел. Я раньше выстрелил. Только пламя короткое, а немец на сто шагов бьет». Иногда химик ругался: «В баллон парашу всякую пихают, сопло забивается. Шланг рвется — и на десять метров одни головешки». Когда наркоз уходил, лейтенант молчал, потому что смерть — строгая невеста и требует внимание только к себе одной. Бинты и марля — ее фата, а руки в прозекторских перчатках крепко держат избранника. Какие двери выведут из белого лазаретного мира? Куда приведут они? Может, смерть укроет утренним легким платком? Или судьба в фартуке мастерового выпилит тебе деревянный протез. Но может и повезти. Семиликий Ругевит* вытащит личное дело с черной звездой и, листая шнурованную бумагу, задумчиво мотнет головой: нет, брат, еще послужи. А потом бахнет папкой и выдаст плац-карту в окопы близ какого-нибудь волховского болота или пропуск на пароход в Невскую Дубровку**.
Уделом этих троих были питерские катакомбы.
Еще в октябре, в тяжелые дни начала осады, Город наполнили слухи. Детали и мелочи разнились, конечно, зато на выходе этого бурлящего слухами котла было вот что: город и флот в случае прорыва немцев будут взрывать. Тогда я и услышал про «Плутон». Команда состояла из людей, обученных подрывному делу, боевым действиям в подземных коммуникациях, гидротехнике и еще сотне вещей. Подземников сразу же «искупали в чернилах» — обштамповали грифами, из которых самый детский был «совсекретно».