— Обиделся, — на удивление мирно констатировал Мокеич и уселся на край стола, заваленного папками. — Слышишь вроде нормально, а записано: «потеря слуха на шестьдесят процентов».
— Давно было. Теперь что надо — услышу.
— Ладно, не бычься. Это я тебя и на вшивость проверил, и на здоровье. На курсы пойдешь?
— Что за курсы?
— Допнабор в школу политсостава артиллерии РККА.
— Это на комиссара, что ли?
Тяглов многозначительно поднял указательный палец вверх.
— На замполита! Красной армии нужны образованные политкадры. А у тебя университет, рабочее происхождение, опыт боев опять…
Я вспомнил свой «опыт», когда еще курсантом участвовал в перестрелках с байскими прихвостнями.
Зимой 1934 года начальство удумало конный переход из Алчагана в Кунгай, подключив к этому мероприятию и наш «бомбардирский факультет». В одном из продуваемых злыми ветрами казахских аулов, в юрту, где дули кумыс наши командиры, залетел старшина Бунчук и выдохнул:
— Вашбродь, товарищ начкурс, киргизы взбунтовались!
Тогда у нас, слава Аллаху, был «максим» на лафете и опытный начальник. После разведки он приказал полувзводу кавалеристов, со старшиной, обстрелять басмачей и сразу же отступать. Бунчук был старый лис, воевавший еще с Амангельды*. Он выманил степняков прямо на огневые позиции и, пока скотоводы сообразили, что пора сматываться, половина их валялась на снегу. Я помню, как самозабвенно стрелял в мечущихся всадников, истратив четыре обоймы (впустую, наверное).
Лихо мы им по сопатке вмазали. Мало того, что под огонь в упор, так еще и засадный эскадрон ударил, когда киргизы бросились наутек. Захватили двоюродного брата курбаши, нахапали трофеев, веселились, пели… А через два дня попались на подобную же нехитрую уловку и в начале боя меня контузило ручной гранатой.
Фарт посветил мне тогда в песках у озера Алаколь. Зацепило не очень, а самое главное — свои не бросили. Басмачи были ребята простые, и за неимением более культурного досуга развлекались пытками…
*Амангельды Иманов. Предводитель восстания кочевых казахов в 1916 году.
— А ты чего сразу в госпиталь тогда не лег? Контузия все-таки? — полюбопытствовал Тяглов.
— Та пустяки, думал. Обойдется. А как-то наутро бах — и тишина. Как радио слух выключился.
Капитан задумчиво ковырнул воткнутую в стол кнопку.
— Паскудная это штука. Мой товарищ на Баин-Цагане* под бомбежку попал. Сначала вроде ничего, потом головой стал хворать, а через полгода ослеп. Врачи говорят: «последствия такие».
Каждый раз, вспоминая то время, подкрадывалась в уголок души дрожащая мыслишка: живой ведь. Живой! А многие из набора-33 там уж. Сашке Бурлакову отсекли голову на наших глазах, Толя Ступаченко погиб в Испании, Ерген Багмадов — на Пулеметной горке у озера Хасан. Гордость и надежда курса Витя Пономарев был убит очередью с польского броневика во время освободительного похода. А я только с кобылы упал, да пару месяцев походил в глухих. Зато обнаружил в гражданском бытии столько плюсов, что вскоре и думать забыл о «военке». Правда, поначалу ходил в форме — даже экзамены сдавал в неотразимом френче. Когда русист Углов, «сука в шляпе», начал валить на суффиксах, один из членов приемной комиссии отправил «молодого человека успокоиться», а потом подозвал меня и, сунув черновик, ударил по плечу: «Иди спать, курсант, тебя зачислят».
Прием в военкомате закончился уж совсем любезно. Тяглов на прощание дал неделю «на запой и подготовку».
— Не надо, товарищ капитан. Трех дней хватит.
— Чего так?
— Да я это…
— Баба?
— Почти.
Тяглов с Никифоровым даже присели от смеха. Тыкали друг друга пальцами, хлопали по плечам и, вообще, выражали свои эмоции так бурно, что заглянул на шум заспанный фельдшер.
— Ты уже за сегодня не первый, — веселился Никифоров, — и чего вы от них бегаете? В гарнизоне из всех баб — одна кобыла будет.
*Гора в Монголии. Район встречного сражения между советскими и японскими бронетанковыми соединениями, в период боев на реке Халхин-Гол в 1939г.
Хохот поддержал и я, вспомнив старую шутку, что конник в три раза счастливее артиллериста, потому что у него персональная лошадь, а у батарейцев — одна на троих.
Через несколько дней меня перевели из запаса на действительную, согласно приказа об очередном увольнении и новом призыве в РККА, и я получил направление на курсы политсостава артиллерии, на Лужский полигон.
Вечером я был дома. Вычистил и выгладил обмундирование, собрал вещмешок, упаковав его необходимой мелочевкой, и долго сидел в раздумье: не сунуть ли мне добавочную флягу медицинского спирта. Спиртягой наделила меня соседка Нина после коротких посиделок-проводов. Когда уже собирали со стола, она пошла к себе и вынесла поллитровую емкость.