Все злились, особенно "гопник", чьи способности возводить построения из непечатных фраз приближались к Мальцевским. Когда он принялся молотить "финкой" в дверь, я вспомнил этот нож, вспомнил его хозяина и понял, откуда этот Ерохин помнит меня.
Мы встречались один раз, весной 1941-го, когда я на три дня приехал в Ленинград и, спеша к Астре Далматовой, столкнулся с ним в подворотне.
Инструктор снежной королевы
О том, что на свете есть девушка с именем Астра, я узнал почти два года назад, когда был добровольным инструктором в летнем лагере ОСОАВИАХИМа*. К этому времени я имел университетский диплом, перспективу на перспективную работу и зияющую прореху в личной жизни. Красивая Ольга, на которой я хотел (и давно обязан был, как порядочный мужчина) жениться, вдруг дала задний ход. Милые маленькие ссоры переродились в тягучее заедание по пустякам; объятия у дверей сменило вежливое "заходи", а совместное ожидание счастливого будущего как-то сошло на нет. Его место заняло ощущение глупого хихиканья за спиной, поэтому, когда на мой адрес пришло письмо с "уведомлением", я даже обрадовался. Уведомление сообщало, что я, как закончивший в 1934 году курсы инструкторов, обязан пройти переаттестацию. К возможной разлуке Ольга отнеслась спокойно и, раздосадованный этим равнодушным пожатием плеч, наговорил я тогда много лишнего.
Отчаянная злость выбросила меня на станции недалеко от городка Песочный. За городком был военно-спортивный лагерь. И только в лагере, оформляясь и получая допуски, пришел я в себя. И томительную безвестность смыла вскоре ежедневная суета выдачи стрелковых ведомостей и подсчета дырок в "яблочках".
Иногда после "отбой-горна" я отмыкал недостроенный тир и садил из трехлинейки по списанным мишеням. Мишени были в германских шлемах (после договора с Германией их категорически не использовали, но завхоз держал их на всякий случай). Когда попадалось окно в занятиях, шел на берег тихой речки, где обсасывал подробности наших размолвок.
Что-то стояло за пустячными Ольгиными скандалами. Богатого опыта в этих делах у меня не было, однако ощущение холодного стекла под пальцами вместо привычной податливости озадачивало сильно. Убаюкивая себя возможным примирением, я все время чувствовал в груди осиное жало, щепившееся с противным дзиньканьем "уйдет, уйдет, не любит, уйдет".
Вспоминалась Ольга прежняя и Ольга нынешняя - теперь она старалась держаться в стороне от меня, недоуменно пресекая то, в чем совсем недавно охотно принимала участие. Этот странный разговор по телефону, с лязгом положенная трубка и быстрая, как хлопок, смена интонации "есть такие люди, которые могут звонить мне в любое время".
"Страданиям молодого Вертера" положил конец приезд Вальки Зворыкина. Приезд
сопровождался скрипением кожаных ремней, матовым блеском кубиков в полосатых петлицах, маханием габардиновых рукавов и ворохом новостей: на флоте и в армии отменяют положение о военных комиссарах, ГОМЗ делает новые фотоаппараты "Смена" (Валька был страстным фотолюбителем), Данилов выиграл первенство по борьбе, в "Гиганте" идет новая кинокартина "Большая жизнь".
- Видел твою красавицу. - Зворыкин Ольгу не одобрял, называя ее не иначе как "красавица с острова Люлю". Он пошкреб затылок и, надев зачем-то фуражку, сказал решительно:
- Знаешь, буду без дипломансов. Не нравится мне такое. Видел ее в Александровском с а д е под ручку с одним капитаном.
- Какой еще капитан?
- Летный. Старков его фамилия.
- А ты что, его знаешь?
- Нет, просто его карточку в окружной газете печатали, в рубрике "Сталинская вахта".
* ОСОАВИАХИМ - массовое оборонное общество в СССР, впоследствии ДОСААФ.
- Ну и что. Видел он! Мало капитанов, что ли, в Питере. Может они в порядке дружеского общения! Или в Русский музей шли.
Валька царапнул звездочку.
- Андрюх, я тебе не мама и вопрос этот решай сам. Но, как твой друг, предупреждаю: хорошая девушка в отсутствие жениха не станет чесать вдоль Грибоедовского канала под ручку.
Зворыкин наподдал сапогом попрошайничающему коту и добавил:
- Ты, Сабля, не обижайся, но, кажись, отбой тебе по всей форме.
Отвернувшись, я стал смотреть в окно. Ветер качал мокрые осины, шел дождь, и стало так гадостно на душе.
- Как его звать?
- Старков. Вадим Старков.
"У вас тоже вместо сердца пламенный мотор, Вадим", ― вспомнилась фраза из т о г о телефонного разговора. Значит, он. Значит, все началось еще тогда, в марте, а все ее нелепые обиды и обвинения всего лишь осколки разбитого чувства!
Ехать. Немедленно ехать к ней, пока не поздно.
Я побежал искать начальника лагеря. Еделев дал сутки на устройство личной жизни и разрешил позвонить через служебную литеру.
- Але, але! Галина Аркадьевна, дайте, пожалуйста, Ольгу.
После короткого разговора я медленно вышел на ступени. Валька ждал меня и курил, роняя пепел на рукав серой танковой гимнастерки.
- Понимаешь, Валька, есть, оказывается, такой человек, который ей нравится.
Вернувшись в летний домик, мы долго сидели в темноте. Керосинку зажигать не хотелось. Странно, но было почему-то легко, будто тяжелый мешок сбросил на дальнем переходе. Давящая тяжесть последних недель исчезла, уступив место комку, жгущему в груди. Этот огонь я заливал Валькиным коньяком.
Зворыкин ехал к новому месту службы, в Прибалты, и набрал с собой много разной чепухи - на всякий случай. Горек был тот коньяк. Мы глушили его в мокрую августовскую ночь, и табачный дым стоял туманом. Мой друг отгонял дым рукой с тлеющим огоньком папиросы. И мы говорили. О будущем, о близкой войне, о танке КВ, который девять немецких танков укокает из пушки, а десятого раздавит гусеницами. Я справлял поминки своей любви, а Валька, толстый Валька, прозванный в детстве "слон", обхватив шею, бил головой мне в лоб:
- Наплюй, Андрюха, пусть к черту летит со своим капитаном. Ты завтра же себе лучше в сто раз найдешь!
Если б знал он, насколько был прав. Не на следующий день, а уже через три часа я вступил на дорогу, ведущую к недосягаемому пьедесталу в снежных облаках.
Сказать, что ступил на путь в белом костюме, откидывая рукой непослушную прядь, не могу. За эти три часа мы успели хорошо надраться. За коньяком ушла бутылка "Солнцедара", потом пошел самогон, потом мы что-то пили в пристанционном буфете, и на поезд героя-танкиста мне пришлось грузить с помощью усатого железнодорожника.
Зворыкин отбивался, ругая усача "масленкой" и, зависнув на поручнях, орал в небо: "Пролетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки". Андрюня!.. мы их... мы всех... пусть только сунутся... в мелкую крошку!
Ухнул паровоз. Повез моего друга на запад. Там у границы стоял мехкорпус, в одном из полков которого Валька будет командовать батальоном.
Путь в лагерь оказался долог и тернист. Я падал, цеплялся ногами за чвакающие бугорки в мокрой траве. Потом кто-то пихнул меня в дерезу, и пришлось отдать пол рукава колючему паразиту.
Тропа оказалась утыканной березняком, ветки били по глазам, в ноги стали вдруг бросаться поваленные бревна. Удивляясь обилию вдруг возникших препятствий, я забредал все дальше в какие-то хвощи и папоротники, пока не заблудился окончательно.
Идиотизм полный! Вчера только проводил занятия с курсантами по ориентированию на местности. Эдакий умный дядя: "Здесь, товарищи стрелки, мох, значит, север там". "Марш-бросок на пересеченной местности это, понимаете, не шутки!" Ага. Кто бы мне сейчас рассказал лекцию о преодолении сильно пересеченной местности в состоянии алкогольного опьянения. Да еще с форсированием болота.