Я предался унынию. Ну, в самом деле, ― теряю невесту, лучший друг уехал черт-те куда, заблудился в лесу, да еще кусают здоровенные, как бомбовозы, комары. Попытался крикнуть, но вышло какое-то булькающее кваканье. Естественно, никто не отозвался, за исключением туземного нетопыря, который сразу же стал нарочито громко хлопать крыльями, создавая невозможные условия для отдыха. Пришлось оставить уютную кочку и брести дальше. Только вот куда? Лес тянулся на десятки километров до старой финляндской границы и не дай бог забраться в эти чащобы - с фонарем не найдут. Я помнил, что станция расположено точно к северо-западу от лагеря, но это мало чем помогло. Северная звезда была затерта облаками, а попытка вглядеться в небо закончилась кувырком в лужу. Перевернулся на спину, лежу.
Красиво августовское небо. Кроны дерев скрывают тучи, мигают редкие звездочки. Показался месяц, потом второй, и я осознал, что пьян вдрызг. В этой мысли утвердил меня легкий смех невдалеке. Кто-то был рядом. Собрав остаток сил, мне удалось встать и вылететь на тропу, посередине которой застыл мощный ствол.
Мне стало не по себе - ствол вдруг исчез, а вместо него появился ярко-красный зверь. Стояли вокруг него ведьмы и кормили еловыми ветками. Только были они почему-то в тренировочных шароварах и с цветами в головах.
"Вот он!" - атаковали ликующие голоса со всех сторон. "Медведь! Кто твоя невеста?" Мне завязали глаза и стали вертеть, подталкивая руками. Потом они замолчали и разбежались - слышно было, как удаляются их шаги. Я сорвал повязку и, пытаясь остановить качающийся горизонт, споткнулся и упал на простертые руки сероглазой ведьмы.
Полностью придти в себя удалось лишь к утру. Изредка мелькали вспышки просветления с обрывками разговора, но кто дотащил меня в лагерь - не помню. Уверен только, что они добрые славные парни. Принесли меня в дом, уложили спать и оставили на тумбочке полный котелок воды.
Натянув гимнастерку и ощупав карманы, я растерялся - кошелек с деньгами, ключи и удостоверение инструктора Осоавиахима исчезли. Деньги ― ладно, тем более, что пропили мы их все. Помню, Валька стучал в окошко железнодорожной кассы и требовал отправить телеграмму в три слова "приготовьте сто рублей". Ключи, по-моему, я положил в пустой кошелек, есть шанс, что оставил в буфете. А вот удостоверение - это плохо. Могут из лагеря выпереть, если Еделев узнает.
А Еделев явился, как чёрт из табакерки. Читал нотацию, ударяя кулаком, возмущенно махал руками, но... Под конец речи кинул армейскую флягу. Первач! Похмелье не числилось в моих бедах, но жест начлагеря был дорог.
В понедельник я вступал в обязанности, которые начинались около 10-00. Судейство. Поэтому с утра на полигон тащиться было незачем, и к началу работы я выглядел не хуже остальных инструкторов. Вот только фраза "траектория движения пули" не задалась, и пришлось заменить ее на "линию полета". А так ничего. Временами, правда, желудок мстительно подбирался к пищеводу, но я регулярно гасил его водой.
Говорят, что в таком состоянии время идет медленнее. Не верьте. Оно вообще не идет, застывая липкой резиной на дне каждого часа. Казалось, что столетняя война была короче трудового августовского понедельника. Стрельбы - Матчасть - Планерка - Опять стрельбы - Упражнение "5+20" - "Дебет-Кредит" - Политзанятия в вечерней школе инструкторов.
Но даже политзачеты когда-нибудь проходят. Уже был вечер, когда я пошел сдавать ведомости учета расхода боеприпасов и в дверях столкнулся с какой-то девчонкой. Ведомости разлетелась по коридору. Девчонка ойкнула и бросилась собирать бумагу. Очень уж не хотелось мне сгибаться - шум в голове, да и желудок пошаливал. А она, присев на корточки и прижимая к груди бумажный ворох, сказала полуобернувшись:
-Я сейчас, я быстро все подберу.
И полуоборот этот и быстрый взгляд из-под рваной челки очень скоро стали меня жечь. Нет, мое сердце не пронзала молния, и толстожопый Амур не стрелял коварно из-за угла. Просто кончики пальцев занемели, а тугая волна перекрыла дыхание.
Наверное, по сто раз на дню приходилось встречать раньше это чудо - и ничего. А сейчас вдруг ее необычная внешность приковывала к себе, как магнит. Черные волосы клиньями, белая, белая кожа, и вместо полагающихся в таких случаях "очей черных" - глаза серо-стального цвета, цвета ледяного балтийского неба.
И еще она отличалась от своих подруг, не становясь при этом белой вороной. Девчата прислушивались к ее мнению. Это я замечал. Парни тоже не обходили стороной, однако предпочитали все же общество сверстниц более понятных. С теми можно было купаться, шутить, дурачиться, назначать свидания. Даже целоваться, наверное. С ней нельзя. Причем не из-за напускаемого ломания, а вследствие чего-то идущего от сущности человека, от самого "я": величественного, гордого, недоступного и в то же время притягающего и по-девчоночьи непосредственного.
Что делать? Собирать листы рядом с ней? Стоять на месте? Подойти? Нет, подойти боязно. Я казался себе слоном возле хрустального колокольчика, и, вцепившись в стул, боялся даже моргнуть.
Пачка бланков была мне протянута со словами: "Вот, Андрей Антонович, возьмите".
- Да-да, спасибо... мнэ-э.
- Я Астра. Астра Далматова.
- Очень приятно. Андрей. Андрей Антонович.
Астра улыбнулась:
- Я знаю.
- А! Ну да. Ты, наверное, ищешь Полтавцеву?
- Нет, я жду вас.
Это было уже слишком. Стрелы из глаз и откидывание челки я мог еще вынести. Это ― нет. Я не заслужил того, чтобы меня ждала снежная королева.
- Зачем?
- Вы вчера удостоверение потеряли.
- Я?
Отведя глаза, Астра молчала.
- Потерятелось... терерялось... тьфу! Я обронил его где-то, Оля!
Астра всё молчала, но теперь это молчание сделалось осязаемым. Его можно было грузить лопатами и развозить на телегах. Стремясь облегчить свинцовую обстановку, я начал рассказывать, что потерял дорогу, сбился, опять начал. А ей видать надоела моя мелкая суетливость, и принцесса сказала:
- Меня зовут Астра.
Я раз в пять сильнее начал суетиться, желая только одного: скорее все объяснить, чтобы она не ушла, не поняв.
- Я... Мне... Я слышал... это... значит...
Сжалившись, Астра сказала, что я мог недослышать.
- Вот-вот, - обрадовано закивал я. - Недослышал!
Улыбнувшись, она спросила:
- Так вы зайдете к нам забрать его?
- Ну конечно, Астра! - Я еле удержался, чтоб не схватить ее за руки. - Я сейчас спихну эту бухгалтерию, и все.
Оставалось только уговорить Советку Полтавцеву отнести мои бумаги, но по дороге я был перехвачен комсоргом Жуковым и препровожден в красный уголок. Оказалось, что приехал товарищ из горсовета Осоавиахима, ответственный за проведение стрелковой спартакиады.
Уполномоченный направлял нашу деятельность в какое-то русло, чертил схемки зеленоватым крошащимся мелком, вскрывал недостатки и тут же намечал пути их устранения. Потом на трибуну поперся начлагеря, потом комсорг Жуков обещал повысить общий процент попадаемости и, взывая к бдительности, поминал "еще живые тени врагов народа". Завели разговор про заводы, не отпускающие рабочих в снайперские школы...
Уже стало темнеть, и пошел дождь, а вся эта говорильня продолжалась. Я попытался улизнуть, но начальник лагеря пришиб взглядом к стулу и сделал такое страшное лицо, что пришлось выдавать неловкую попытку за желание сесть подальше от окна. Когда "народный хурал" наконец окончился, я сразу убежал под прикрытием вставших разом инструкторов. Еделев не смог меня задержать - орать через головы в присутствии ревизующего товарища он не решился.
Я выскочил на крыльцо.
Астра стояла под навесом, съежившись и держа руки в карманах. Прям беда с ней.
- Ты чего мокнешь?
- Я вас жду, Андрей Антонович.
Проклятье! Ну как ей, дурочке, объяснить. От избытка чувств я чуть не сказал ей что-то "эдакое". Надо себя в руках держать, а то бухну вдруг "милая" или, вообще, "любимая". Голову при ней я, конечно, теряю, факт. Поэтому сказал как можно строже: