Зеленого мои сомнения, правда, больше не томили. Он, оказывается, уснул, подлец. Откинулся к несгораемому шкафу и сопит в ноздрю. Я потихоньку стал выбираться на воздух, но дядя Федя задержал этот порыв:
- Так ты осторожней с девушкой, на нее Ероха западает. Шпана отпетая.
Федя закрыл глаза и погрузился в сон окончательно, став похожим на большой черный мешок возле сейфа.
За домом курили пионеры, весело пуская дым в елочное небо.
- Щ-щ-щас я вам!
Пионеры немедленно рассыпались в ближайших кустах. Вот, черти, когда-нибудь лес подожгут.
Вскоре девочка с серо-ледяными глазами стала еще более незнакомой и далекой. Уже нельзя было вот так запросто подойти и заговорить с ней. А те эпизоды, где я (когда-то!) делал ей инструкторское внушение или мог, вообще, заставить по десяти раз повторять упражнение на стрелковом тренажере "Альмина", вызывали удивление и досаду (сейчас бы так!). Но теперь даже мимолетная ее улыбка причиняла такую радость, после которой надо было еще долго приходить в себя.
Подойти бы налегке и, заведя непринужденный разговор, погулять вдоль поросшего ивняком берега!
Подошел. Завел. Сбиваясь с голоса, плел какую-то чушь. И ретировался, чувствуя, как гомонят смешки окружающих. Краснея, ушел и бездельничал, пока не был вызван к Еделеву.
Начлагеря, отдуваясь, хлебал сухарный полубутылочный квас прямо из горла.
- Тебе что, Саблин, по шее захотелось?
- Да нет, а в чем дело?
Начлагеря куснул жесткий угол французской булки и, делая навыкат голубые глаза, пообещал:
- Убью паразита, - и без перехода ударил по столу и заорал, смешивая фарфоровый звон падающей утвари с густым бронепоездным басом: - Ты где шляешься! Два часа ждут! Три занятия пропустил! Твои курсанты ходят толпами по городку и наводят безобразия.
- Товарищ начальник...
- Молчать! - На этот возглас откликнулся только один графинчик, упав на стеклянный бок. - Почему опять напился вчера?
* Военизированная охрана железных дорог СССР в довоенный период.
Вчерашний Федин "ударник" давно уже растворился, но кто-то донес. Юрочка, наверное, комсорг штопаный.
Жуков сидел в углу, составляя отчет, и, вспомнив старую обиду, бросил коротко:
- Гнать его надо.
Я промолчал, а начлагеря, двигая носком сапога упапвшие тарелки и чашки, устало сказал:
- Иди, Саблин, и хорошенько осмысли поведение. И чтоб никаких игрушек с учебным процессом.
Старания не нарушать этот самый учебный процесс с моей стороны были честными, только в них сразу появился большой изъян. Ветку Полтавцеву бросили в пионерскую банду "упорядочивать стихию", а занятия в ее группе раскидали на остальных. Так что пятьдесят минут каждого дня Астра сидела за партой около меня, а остальные тысяча триста пятьдесят проходили в ожидании следующего урока.
"Игрушек", согласно приказу, не было, но и самого учебного процесса тоже. На уроках я все больше витал в розовых облаках, думая по капле о пережитом. Ловил ее взгляд, слушал ее голос, вспоминал походку. Тешил надежду, что произошедшее с нами не случайность, а если все-таки не будет больше тонких рук в моих ладонях - я по-любому счастлив. Тогда принцесса будет мне звездой на далеком горизонте, которую можно видеть и говорить с ней иногда. И того факта, что она есть на свете, хватит для счастья с головой.
Не шибкая сноровка в общении со слабым полом играла особенно злые шутки из-за многочисленности свидетелей. Каждый раз, когда удавалось поговорить с принцессой, на меня будто надевали пальто из детства - короткое, широкое и клетчатое. В нем я чувствовал себя абсолютным кретином.
Ко всему прочему принцесса зачастую пряталась среди подруг, соглашалась повидаться, не приходила и белозубо скалилась, когда я в очередной раз казался нелепым. Все это переживалось мной в полный серьез, хотя по здравому соображению могло только развеселить. Но беда в том, что все здравые мысли отлетали при одном лишь взгляде в ее сторону.
И я сорвался, впитывая ее буквально всей сутью, когда мы столкнулись однажды в темной парковой аллее.
Вокруг не было ни души, готовилось к дождю цветное небо, а сосна вокруг стала ярко зеленеть особым оттенком, который бывает, если курить листья травы, собираемой узбеками в верховьях реки Чирчик.
- Здравствуй, Астра.
- Здравствуйте.
Дальше надо было говорить о чем-то таком, но приходившие на ум слова тут же смешивались в кучу, из которой удалось вытащить лишь одну фразу. Про погоду. Что-то там про солнце и воздух.
Дождь из намечающегося переходил в моросящий, поэтому вежливо угукнув, принцесса опять замолчала. Но по ее лицу побежал, на секунду оглянувшись (мол, что там дальше), огонек интереса.
- Андрей Антонович, вас что - били в детстве?
- Кто?
- Ну, я не знаю... папа, дедушка.
- Вообще не били!
- А чего вы испуганный такой? Или это лишь когда вы рядом со мной?
Победив "морального противника", она отвернула голову, скаля зубы в ехидной усмешке. А через секунду хохотали мы оба, потому что из леса прыгнул чумной заяц, сначала ударившийся о мою ногу, а потом об сосну. Обезумев до полного ужаса, лопоухий унесся в ту же сторону, откуда прибыл.
Смех ее звенел в косых потоках дождя, наполняя душу серебром. Я держал в руках ладони принцессы, а девочки-сосны шептались над нами, скрывая то, что принадлежит лишь двоим. Разбухшая от сырости беседка, где мы прятались от дождя, превратилась в сказочный дворец. Астра гадала мне по руке, напророчив любовь и разлуку.
- Позолоти ручку, молодой и красивый! Всю правду расскажу.
Выпала мне дальняя дорога и две разлуки с любовью - одна разлука длинная, другая короче, но в ближайшем будущем.
- Скоро?
Принцесса опустила за пазуху полученную трешку и пообещала:
- Скоро!
И долго еще длилась бы аркадийская безмятежность, если б не нарушила ее Совета Полтавцева. Потрясая бумажным пакетом, она стала вымогать плясок.
- Танцуй, Андрюня! Тебе корреспонденция в виде закрытого письма, - и, не обращая внимания на застывшую Астру, вякнула: - А. Саблину в собственные руки от Ольги Романовой. Ленинград. Набережная Мойки, 59.
Не знаю, как бы сложилась судьба Полтавцевой. Может, моя снежная королева превратила её в айсберг или торос, а, может, я умертвил бы более дешевым способом. Но кто-то позвал Ветку из-за ограды и она ушла. А я, не заглядывая в конверт, располосовал его на бумажные ленточки, которые выбросил в лужу.
Снегурочка молчала, я тоже, солнце опять юркнуло в тучи, готовые пустить вместо августовских капель холодные снежинки.
Когда мы расставались на влажных ступеньках, Астра спросила:
- А кто она, эта Ольга?
Брошенный с ее стороны убогий мостик между нами, стал для меня важнее тысячи Ольг, вместе взятых. Я впервые до конца это понял и дал отчеркивающий прошлую жизнь ответ:
- Так, уже никто.
Я заступил на дежурство по лагерю в ужасном настроении после Ольгиного письма. Заинспектировав южные ворота, пошел к северным, которые почему-то назывались "березовые мостки". Уже издали было заметно отсутствие часового.
Дрыхнет, гад, в будке. Или пересмеивается с девушками из полеводческой бригады, обосновавшейся неподалеку.
Через нарытые холмики бурой глины я завернул прямо в кусты. Так легче было взять с поличным караульного разгильдяя, а уж накрыв, отвязаться по полной. Можно было спускать с подлеца шкуру до полного восстановления утраченного равновесия. Можно было снимать с подлеца струж...
К воротам бежит Астра. В этот момент я почему-то подумал, что, сколько не занимайся со слабым полом легкой атлетикой, все равно бегают они неправильно, далеко назад откидывая руку. Лицо принцессы освещается изнутри тем самым, что распахивает глаза и растягивает улыбку пятикласснице, получившей в подарок бархатного медведя.