Было б как в песне: "малой кровью могучим ударом". Не, ребята, Тухачевский хоть и враг народа, а я его труды еще в военшколе успел проштудировать. Правильный курс был. Немцы его обработали для себя ― и вперед. А у нас в штабах, наверное, деятели типа Грюнберга сидели: "а что будет, а чем это грозит да как отзовется". Дать бы ему в морду за это!
Утро следующего дня новизной не порадовало. После завтрака ― визит к доктору и бесконечные процедуры в паутине проводов и присосок. "Что вы чувствуете, какой сегодня день, ощущаете ли вы покалывание в ладонях и ступнях, что изображено, шар или цилиндр?"
Всю историю на Пискарёвке я уже пересказал не один раз. И устно, и письменно, и в форме допроса, и в форме вольной беседы. Несколько раз появлялся мягкий лысый человек и внушал, что никаких Зворыкиных и Генок Сычей не было. Просто, еще в автобусе мне стало плохо с сердцем, и откачали меня уже здесь. Я охотно верил этому плешивому баюну. Уж чего-чего, а оживших утопленников иметь в реальном бытии не хотелось. Иногда внушение сопровождалось приставленными к вискам электродами под эбонитовое гудение знакомой установки. В этом случае верилось еще охотнее, только результат оставался там же: со временем все произошедшее я мог легко воспроизвести в памяти.
Что-то такое там все же случилось. Не стали бы на пустом месте разбивать огород управленческие эскулапы, каждый из которых носил ― рупь за сто ― не меньше двух "шпал" в петлице. И не будут они за "здорово живешь" возиться со спятившим лейтенантом.
Вся эта канитель надоела мне до зеленого шума. Ну, действительно ― держат здорового мужика взаперти, кормят летчицким пайком и вторую неделю задают одни и те же вопросы. Поэтому, презрев одну из основных заповедей (не задавать много вопросов), на следующем осмотре я, эдак осторожненько, завел беседу со старшим из докторов.
Скоро вы там сообразите что-нибудь, чтоб забыть этот морок? Свихнуться ж можно! Две недели эти фокусы из головы не вытряхиваются.
Бывало в детстве так: раздуваешь в глазах близких неизбежную мелкую неприятность до вселенских масштабов, чтобы перенести ее намиру с мужественным лицом, а, к примеру, физик-изверг (непременно изверг), вкатывает тебе вместо малопочетной, но ожидаемой тройки, "неуд" с переекзаменовкой на лето. Так и сейчас. Выдали мне вместо "медицина не всесильна" или там "нужно время" такую вот простую на вид фразу.
Эскулап что-то поискал в моих глазах и, видимо, не найдя ничего привычного ему, обернулся ко второму члену "действа", а тот спросил, будто киянкой в лоб:
- Почему вы думаете, что это фокусы?
С минуту я безуспешно переваривал вопрос. Потом с тайной надеждой выдавил нечто похожее на " а что же еще?".
Ответ заставил себя ждать. Во всем - в шуршании медицинской книжки, в постукивании ботинком, в сопении над выдвинутым ящиком стола ― скрипел докторский протест. Прекратив, наконец, бесцельные телодвижения, он выразил чувства в эдаком среднем звуке:
- М-н-ээ-эммг... понимаете...
И тут я взорвался. Напряжение последних дней, гасимое успокоительным, прорвалось, и я заорал, шлепая ладонью об стол:
- Не понимаю!!! Не понимаю, сколько можно держать меня в дурке и задавать идиотские вопросы!!! Я боевой командир. Орденоносец! Я такое видел, что вашим психам и в горячке не приснится. Что вам от меня нужно?!
Наверное, лицо мое было из тех, что помещают в пособия по нервным болезням, однако доктор молодец. Сунул мне в руки бумажку какую-то, и пока я разбирал, что там к чему, мой порыв слегка утих. А на бумажке чепуха всякая ― круги, чертики, деревья какие-то... Я выкинул чертиков в угол, сопя, как пацан, развернувший фантик-пустышку.
- Продолжим, лейтенант? - Второй доктор, улыбаясь одними синими глазами, подвинул ко мне пепельницу. Я кивнул. - Так вот, мы хотим установить степень достоверности вашей информации. Другими словами: насколько то, что вы сообщили, соответствует тому, что было на самом деле. Понимаете?
- В основном.
- Ну, с частностями разберемся позже, а в основном, как вы говорите, у нас три варианта. Первый: то, что вы видели, достоверный факт. Второй - это визуальная дезинформация и третий ― обычная глюкоза.
- Что, простите?
Старший доктор, видимо, отыгрываясь за что-то, мстительно поправил:
- Галлюцинации.
- Лично я склоняюсь к третьему, товарищи доктора.
- Извольте аргументировать.
- Аргументирую. Эффекты, мной увиденные, известными методами создать очень сложно. Применить, тем более. Второе. Кому придет в голову гримироваться под моего неприятеля, умершего двадцать лет назад. Я думаю, такие выводы подтверждают второй из вариантов, одновременно отвергая версию о спецэффектах.
- А как вам первый вариант?
- Первый отметаю как заведомо ненаучный. Доктор, я в сказки не верю.
- Наш человек! - синеглазый засмеялся, а старый доктор, фыркая, как морская свинка, обмакнул в чернильницу перо и, бранясь вполголоса, поставил нервную закорючку в углу документа. - Вы признаны годным к строевой службе, - сказал он, собирая бумажки медицинского "дела" и, ругнувшись латынью, добавил: - Товарищ Еленин уладит формальности с вашим начальством.
Вот это уж совсем ни к чему. Участие подобного ходатая не сулит хорошего ни на грамм. Ай, как скверно! Судя по всему, из этой богадельни выпускать меня не собираются.
- Формальностей в нашей конторе немного, так ли необходимо утруждать товарища Еленина?
- Совершенно необходимо.
- Вы что, меня закрыть здесь решили?
- Нет, что вы... - доктор вяло махнул рукой. - Просто ваша последующая деятельность будет проходить в его, так сказать, поле зрения, - и кивнул в сторону веселого голубоглазого коллеги.
- Это как? Психбатальон что ли?
Весельчак хмыкнул, до меня дошло, что это и есть "товарищ Еленин", а докторский голос вошел в неприятный регистр:
- Шутите? Так вот, напрасно. Вам, молодой человек, лучше бы никогда не знать того, с чем придется иметь дело.- Доктор пальцем двигал ко мне четверть серой бумаги и на смысл записанного накладывался перевод его недавней manym lavat*. - По мне, так лучше копать ямы на Пискаревке, чем заиметь вот это направление.
* Грубая латынь. Примерно: "Я умываю руки".
Патруль у Пяти углов
Если идти по улице Эдиссона и повернуть около бывшего магазина промкооперации, остается рукой подать до нашего дежурного пункта у Пяти углов. Или идти по Тепловодскому проспекту прямо до больницы Карла Либкнехта, там тоже недалеко. Какой бес потянул за руку Максимова в зону частной застройки - это загадка.
Старшина Максимов - мой наставник, учитель, воспитатель и прочая. Кроме того он главный в дозоре. Я у старшины что-то вроде Санчо Пансы; таскаю приборы, заряды, плащпалатки и прочий скарб согласно артикулу. Попутно знакомлюсь с районом - за три недели должен освоиться и сдать экзамен. Осталась одна.
- Здесь неподалеку вроде эвакопункт для раненых в сорок первом был, вы не помните, товарищ старший лейтенант?
- Не помню такого.
Максимов, однако, не слушал.
- Точно был, с Кушелевской станции сюда часть раненых перевозили, чтоб не скапливались. - Он, отвлекшись, споткнулся о рельс, проследил путь железных параллелей и сразу же продолжил: - Завод, фабрика, цех - это, в основном, нейтральная зона. Особенно, если железнодорожное полотно между участками, а не вот эта самодеятельность со шпалами, - Максимовский сапог ткнулся в узкоколейку. - Чтобы не тратить много времени, можете взять один замер: на пересечении входного, либо ближайшего 35-ти киловольтного провода и перпендикуляра к юго-западу от самого большого здания.
Всю эту премудрость запихали в голову еще в Лахтинской спецшколе, но пусть говорит. Делая заинтересованное лицо, я думал о своем, пока сознание не выхватило из фона слово-сигнал: н о в о е, н е и з в е с т н о е! Заработала физиология, вымуштрованная суровыми спецшколовскими преподавателями. Прямо, как у павловских собачек. Свисток - сахар, свисток - сахар - слюна, свисток - слюна.