Глаз еще косит назад, подмечая спасительную дремучесть леса, фотографию любимой прижимает к сердцу ватная рука, и складываются губы в прочно забытом "господи помоги", но когда плеснет в глаза красный туман, солнце будет промывать лучами каждую грань.
Когда задрожит в испуге земля, одеваясь в огненную шубу, и плавится в черном дыму ревущее небо, а упавший набок горизонт наматывается на каждый в отдельности видимый гусеничный трак - тогда и рвется миллионолетняя нить, свитая дрожащим сонмом предков. И будто чужое крыло несет тебя в захватывающую дух высь, бетонируя дух и плоть. И не производным человеческого гения видится уже стальная коробка с пушкой, придуманная людьми, людьми построенная и людьми же управляемая. Не дело это рук человеков - а зверь, плюющий огнем.
Но и ты уже не есть человек в этот бесконечный миг. Ты сам разящее железо, не подверженное коррозии смерти. И ничего нет в мире кроме битвы. И даже мира нет - есть лишь квадрат зеленого поля, на котором ОН и ТЫ, превратившийся в каленый нерв. Ни огня, ни крика, ни рвущего в смерть железа не увидишь и не почувствуешь. Лишь прыгнет в резиновом ободе прицела пятнистое тело врага, сожмется в теле невидимая пружина и распрямится. Не раньше на полсекунды, ни позже на миг, а именно в ТОТ момент, выбранный летящим сверхразумом, когда закованная в сталистый чугун частичка тебя понесется, вращаясь в косых нарезах ствола, уже выпущенная другим твоим "я". И еще ничего не видно, еще кто-то орет твоим голосом "огонь!!!", а ты знаешь, что попал! Попал!!! Гори, с-сука-а!!!
Артиллеристский сержант мучительно отрывал куски слов:
- Я н-не мм-могу, т-т-т товарищ ст-т-т... - вытягивал он с акцентом контуженного. Затем появился его командир и, глянув на мое удостоверение, приказал отогнать "Прощай Родину"* на позицию. При этом он кричал заике-сержанту:
- Иди, Ровнов, иди, говорю! Без тебя обойдемся!
- Что, сильно контужен парняга? - спросил я у батарейца.
- Да нормально. Он командир теодолитчиков, беречь надо. - Лейтенант затоптал выкуренную с оказией папиросу и заговорщицки подмигнул. - Может фугаской с недолетом?
- Не надо. Ткни болванкой повыше, чтоб дверь снести, а там, как бог даст.
- Ага. Только я это... Один выстрел дам и к своим, а то комдивизиона казнит своей властью.
- Давай. А если что, вручи своему особняку** этот номер и спи спокойно.
Артиллерист положил бумажку с телефоном в фуражку и убыл, козырнув.
* "Прощай Родина" - 45-мм противотанковое орудие (армейск. жарг.).
** "Особняк" - представитель особого отдела (армейск. жарг.).
Выстрел - и расходящееся в ширину светло-серое облако подсветило блеском. Я пригнулся, ожидая рикошета. Снаряд попал в бетон, видимо, в перекрытие над железной дверью и только артиллеристский бог знал, куда полетят обломки. Я потерял те, первые секунды, согнувшись и скривившись, как пацан, запуливший мяч куда-то в окна. А когда я пробрался в подвал через дверь-гармошку, Волхов был около медсестры, а Сарафанов целил из угла в угол черным наганом.
У противоположной стенки, шатаясь, падал некто в морском плаще с капюшоном, и когда я присовокупил к сарафановскому стволу свой "ТТ", этот, в капюшоне, обернулся и, переломив себя, попросил не стрелять.
- А ты кто такой, чтоб тебя не стрелять, - зло бросил поднявшийся Костя.
- Майор Скляров. Контрразведка флота.
Начальник оперативного отдела Евграф Еремеевич Полюдов украшал табачными кольцами потолок, временами совершенно исчезая в белом дыму. Хотя ни обстановка кабинета - два стола буквой "Т", длинный ряд светлых шкафов, табуреты и "железный Феликс" в рамке, - ни сам хозяин, облаченный в п/ш габардин и нарочитые кирзовые сапоги не могли служить образцами презираемого роскошества, все равно казалось, что попал в барские покои c валяющимися на диванах ночными колпаками и резными креслами-качалками.
Бархатную драпировку на окне мял в пальцах ленивый ветерок, пахло заморским табаком из причудливой трубки и сам Евграф словно полулежал на тахте.
- Как службу несем, бойцы? - процедил он, втыкая длинную дымную струю в падугу, и мы завели нестройную песнь-отчет, по-крестьянски переминаясь на блестящем паркете.
Рассказ сразу же не задался, уходя в сторону от существа дела, и скоро один лишь Костя потешал начальника прогнозами по дальнейшему развитию событий.
- Стало быть, из пушки бабахнули, - прервал Костины экстраполяции начоперод. - Знатно, знатно. Можно было бы похвалить за усердие и наградить часами. Но для разрушения зданий существует специальный род войск, именуемый артиллерией. А спецкомендатура выполняет несколько другие функции. Так, Саблин?
- Так.
- А чего вы тогда из орудий палить стали? Вы боевая группа или отряд синдикалистов?
- Но, товарищ подполковник, а что делать-то было! - вспыхнул Костя, и столько детской чистоты было в том возгласе, что Евграф не сразу и нашелся.
Он потянул из мундштука дым, закутался египетским облаком, и лишь после этого отчеканил:
- Не попадаться.
Затем начоперод поднялся и подошел ко мне.
- А если б ты летчиком раньше был, бомбу сбросил бы что ли? - И в ласковости его хихикало зловещее притворство, усиливаемое барским постукиванием трубки: "чуки чуки чук, чуки чуки чук".
- Я, гражданин начальник, между прочим, задание выполнил и Марвич, между прочим, сидит в нашем ВИЗО*, а не у моряков.
Полюдов съел "гражданина" и стал сосредоточенно поджигать черный табак.
- Славно время провели, - чмыхнул Евграф, устраиваясь за столом. - Авто поперек дороги, стрельба прямой наводкой в жилмассиве, плюс взвод моряков, наблюдающих за вашими плясками. Это ты, Саблин, орал там: "Я уполномоченный командир ОСКОЛ, все лицом к стене"? Так вроде?
- Так.
* ВИЗО - временный изолятор.
- А ты в курсе, что нашего учреждения не существует в природе, и то, чем здесь мы занимаемся, знают лишь двенадцать человек в Городе?
Полюдов смотрел, как часовщик, разглядывающий винтики сложного механизма, словно оценивая: заменить деталь или, хорошенько почистив, установить на прежнее место. Как бы в сговоре с начальником, яркий луч пробивался между портьерами, издевательски слепя лицо.
- А ты, Сарафанов, чего кривишься? Больно?
- Больно.
- А ты примочи свинцом, помогает.
Михей, конечно, мог возразить, что в морской контрразведке не мальчики из приюта работают и, если б не затеянная им возня, то в подвале могли остаться три наших трупа. Черт бы его подрал, этого флотского майора. Заварил парняга такую густую кашу, что в ней зелеными мухами увязли и контрразведка моряков, и наш особотдел, и даже военная прокуратура.
Недобро глядел Евграф, очень недобро. Колючий взгляд остановился на мне, и ощущение было из тех, какие бывают при вдавливании гвоздя в грудь по шляпку.
- Поедешь в штаб Морской обороны. Разыщи комиссара и нарисуй полную картину происшествия по легенде.
Моряки затеяли эту возню, потому что Марвич была гражданской супругой капитана Марефьева. Он был найден у себя на квартире убитым; карты минных полей у острова Сескер, находившиеся при нем исчезли, а соседи рассказали, что кроме Татьяны убить его никто не мог - шум ссоры доносился прямо во двор. Таня выскочила в крайне возбужденном состоянии (на себя не похожа) и больше никто ее не видел. Марефьева живым после ссоры тоже.
Скорее всего, так и было. Медсестра перед внеочередным дежурством заскочила домой, где проявилось ее заражение кисляком, а несчастный супруг в это время оказался рядом. Балтийская контрразведка вычислила ее удивительно быстро, и, оглушив меня, капюшононосец Скляров забрал медсестру в свой пикап.
Неприметные военные, уверенно стоявшие на перекрестке, утвердили его во мнении, что не только флот ищет жену Марефьева. Моряцкое авто проскочило на Менделеевскую и дальше в объезд. Около дома медсестры Скляров остановился, чтобы самому поискать пропавшие бумаги и вызвать подмогу телефоном - их транспорт не оборудован радиосвязью. Это подкрепление и взяло нас в клещи в том подвале.