Изредка Волхов останавливался, поднимая руку. Тогда все приседали, а Костя цеплял на голову черные наушники и водил перед собой искрящейся штуковиной.
Все это было чертовски занятно, только я никак не мог сориентироваться в мешанине "входящих данных". Приборы, тоннели, жестянки с церковными печатями имели для наших сопровождающих какое-то немалое значение. Я лишь двигался в общем русле, полагая, что все разъяснится по ходу пьесы. А вдруг, не приведи господь, придется действовать. Добра от этого будет не больше, чем, если бы посадили меня в штурманское кресло "братской могилы"*, велев прокладывать курс. Вдобавок устав обязывал искать во всех точках несения службы (и в подземных коммуникациях) следы пребывания организованных преступных групп.
Место, где обнаружились такие следы, выплыло кроваво-кирпичным углом через триста метров. Приемник ливневой канализации. Большой и сильно загаженный. Что-то блеснуло в куче хлама, и я вытащил медный портсигар. Лиходей тоже стал копаться в мусоре, но последующий улов не обнадежил. Попалась рваная калоша с красным треугольником, велосипедный обод и ходики. Порывшись, нашли еще цепочку с гирькой. Костя Волхов зачем-то подергал железную скобу в стене и смачно плюнул. Лиходей изучал содержимое портсигара.
- "Борцы", - хмыкнул он, высыпая на ладонь табачное крошево. - Довоенные. Прессовки нет, коры нет, хмеля и стружки нет. Бумага папиросная. Сто процентов довоенные, не наш клиент.
Подошел Мальцев.
- Ну, что нарыли, пинкертоны? Улика номер двести пять, таинственный курильщик из подземелья?
А Горииванов ничего не сказал, ожидая пояснений.
- Давняя потеря, - Лиходей помял сырую гильзу, - года два уж, медяшка окислилась.
Я подумал, что Лиходей здесь очень кстати. Раньше он был сержантом милиции и служил участковым надзирателем (в середине тридцатых переименованных в инспекторов) где-то на острове Трудящихся. Из органов его поперли в сороковом, когда некий ретивый политотделец выявил несходство в анкетах разных годов. В той части личного дела, что дали мне на просмотр, я узнал, что был у него брат Василий, служивший до революции на Кавказском фронте в корпусе генерала Баратова. Лиходей писал во всех документах, что погиб Василий под Хамаданом в 1916-м году. После воссоединения Прибалтики на белоофицерском кладбище обнаружилась табличка "Лиходей В.П. Артиллерии поручикъ 1892 - 1920". И хотя Лиходей С.П. ничего не знал о Лиходее В.П. с октября семнадцатого, ему поставили диагноз "политическая близорукость" и уволили без выходного пособия.
Зато у нас он был не только как патрульный, но и знал толк в черновой оперативной работе. Комендатура состояла больше из армейцев, поэтому любой человек из милиции города ценился. Милиционер он хоть и бывший, но мастерство не пропьешь. С таким помощником не так тоскливо. Мало того что за действиями огнеметчиков и мальцевской тройкой приходилось следить, открыв рот, я и свою задачу понял только в общих чертах. Крепко подвел Агафонов своим ранением. Его инструктировали, как положено, а наш патруль сунули сюда впопыхах, как заплату на валенок.
Легко попасть в ненужное место. По своей ли воле, по злому ли умыслу или просто выполняя приказ. Какая разница? Просто, в одном случае будешь себя ругать, в другом - судьбу, а в третьем - начальство. Но итог всегда один: швырнет о камни, да так, что жив едва останешься, и все твои чувства уместятся в одной фразе "во попал!".
* Братская могила - на армейском жаргоне название бомбардировщика ТБ-3 с одиннадцатью членами экипажа.
Привал устроили через десять минут, когда миновали узкий коридор, всего полтора метра высотой, где пришлось идти на полусогнутых. Ходьба гусиным шагом порядком измучила гориивановских ребят с их опасным грузом.
Мы расположились невдалеке от могучей трубы, проложенной рядом с выходом из тоннеля. Куда и откуда она тянулась, никто не знал. Мальцев только пожал плечами на мой вопрос. Кто-то предположил, что видел ее части в районе обводного канала, где-то за Площадью Диктатуры, а Горииванов, дымивший самокрутку на баллонах с керосином, вспомнил, как месяца два назад хотели расколоть эту трубу, но молот и лом отскакивали от гулко звенящего чугуна; и автоген не помог, а устраивать взрывные работы в подземелье, конечно же, не стали.
"Гопник" рассказал, как возле их дома ремонтировали мостовую, и строители вытащили здоровенную железяку неизвестного предназначения. И все легко поддержали разговор, избегая реальности. Видимо подземелье угнетало не только меня, а и конкретно каждого из присутствующих. И то вдохновение, с которым Горииванов расписывал потуги специалистов "Плутона" найти в архивах чертежи загадочного инженерного сооружения, было просто иллюзией пребывания в том мире, где люди ходят по улицам, где светит солнце и звенят веселые трамваи.
Двинулись дальше. Шли долго, цепляясь за сочившееся ржавой влагой железо. Остановились у стены, на которой фосфорной краской было написано:
"Красноармеец Полозов 1918 - 1942".
Обнажив головы, стояли молча. Я спросил майора:
- Это что, его могила?
Гориивановская длинная тень чуть шевельнулась.
- Здесь не хоронят. А от него, вообще, ничего не осталось, кроме железок.
Не стал я пытать, что и почему. Место, где от человека осталась пара пуговиц, и детали личного оружия выглядело жутко и устанавливать истину о произошедшем я не стал. Лучше не брать дурного в голову и закрыть глаза на подземные кошмары. Вот уж название осназовцам подобрали - "Плутон", царство подземного страха.
За эти полчаса я сильно устал и что хуже - потерял ориентировку. Пугали мрачные своды и тесные лабиринты в грязных потеках. Давили угрюмые стены, поросшие лишайником. Темень и слякоть. В чью дурацкую голову пришла мысль о бандах, прячущихся на дне, если в самом городе так много потайных карманов, что можно упрятать в них гопстопников со всего союза, да еще и место останется?
- Сейчас перейдем вон те трубы, - рука Горииванова показала на переплетение унылых железяк, - и ты, считай, на месте. Отдохни пять минут.
Я присмотрел мягкий на вид бугорок около изъеденного сыростью ригеля и подложил под голову противогаз.
Перед глазами все поплыло. Сначала, как будто дерябнул пару пива, легкий шум и все такое-прочее, потом повело сильнее и уже не хотелось подниматься. Спать хотелось. Часа три-четыре поспать... Мальцев не даст. Трескучий он, как будильник... А здесь славно. Только запашок сладковато-микстурный, смазанный чем-то прелым.
Я чихнул. С пола взлетели белые парашютики, усилив прель. Хм, нормально пахнет. Мне отчаянно захотелось подвинуться ближе к дурманящему источнику, но это оказалось не так просто. Попытавшись оторваться от пола, уперся каблуками в бетон, взмахнул руками, цепляя ладонями землю. Все без толку. Зато окружающее предстало в ином свете. Например, стены, ранее скрываемые темнотой, обрели мягкие контуры. Там прятались плюшевые зверьки, махали крыльями голубые бабочки и садились на оранжевую траву.
Я начал их считать. Сбился. Опять начал.
Все, не могу - глаза слипаются. Спать здесь буду. Спать буду до синих мух и шума в голове. Так спят медведи в своих берлогах. Надо лишь подвинуться ближе к пряной волне, бьющей из стенки. Такой же душок, помню, издавали диковинные плоды, привезенные из далекой республики Эль-Сальвадор дядей Гришей Негодяевым, механиком торгового парохода "Меч Октября". Да, тот же запах, только с добавкой грибов... Голова, зараза, тяжелая, будто кто свинцом зафуговал.
Я попытался доползти к мухомору-невидимке, стреляющему белыми парашютиками. Повернуться удалось, но набок или на спину я долго не мог определить, пока не закололи предплечье маленькие пузырьки. Вытащив затекшую руку, я шлепнул по земле. Пальцы воткнулись в какую-то дрянь, невыносимо отвратную даже на ощупь. Е-мое, это ж крыса! Дохлая. И уже давно - гнить начала. И еще рядом. И там, чуть дальше. Везде раскиданы гниющие тушки. Волна отвращения побежала по телу, заставляя подниматься. Но все вокруг предательски закачалось, пол дрогнул, толкая вниз к стене, обросшей чем-то бархатно-зеленым и шевелящимся в радостном предвкушении. Мальцев успел схватить воротник моей шинели.