Корделия пошла взглянуть на разрушения. Закороченный заряд был брошен на песчаный пляж немного выше по течению, у внешнего края излучины, где быстрая речка поворачивала к востоку. После взрыва там остался великолепный остекленевший кратер метров в пятнадцать диаметром и около пяти метров глубиной. Он все еще дымился. На ее глазах поток размыл тонкую перемычку и хлынул внутрь кратера, поднимая клубы пара. Через час здесь будет вполне естественная на вид заводь.
– Недурно, – пробормотала она.
К тому времени, когда огонь догорел, оставив россыпь углей, они приготовили кубики темно-красного мяса, нанизав его на палочки.
– Какое жаркое вы предпочитаете? – осведомился Форкосиган с видом заправского кулинара. – Слабо- или среднепрожаренное?
– Думаю, его надо хорошенько прожарить, – ответила Корделия. – Мы еще не проводили исследований на предмет кишечных паразитов.
Форкосиган опасливо поглядел на шашлык.
– А, вот как. Да, безусловно, – произнес он, уже без всякого энтузиазма.
Но когда мясо прожарилось, они отбросили сомнения и впились в дымящиеся кусочки с жадностью изголодавшихся дикарей… Даже Дюбауэр ухитрился что-то съесть. Жаркое получилось жестковатое, со своеобразным запахом, однако никто не предложил приправить его овсянкой или рокфором. Голод прошел, и к Корделии вернулась способность наблюдать. Поэтому сейчас она с новым интересом разглядывала своего сотрапезника. Он сидел перед огнем – мокрый, грязный, на комбинезоне пятна крови от разделки туши. Он три дня не брился, лицо его блестело от жира шестинога, от него разило потом. Но, вероятно, и она не более привлекательна – и по виду, и по запаху. Разве что щетины нет… Она словно впервые увидела его тело: мускулистое, компактное, удивительно мужественное. В ней поднялись чувства, которые, как она считала, ей давно удалось изжить. Нет, лучше подумать о чем-нибудь другом…
– Дистанция от астронавта до пещерного человека – за три дня, – задумчиво проговорила она. – И с чего это мы взяли, будто цивилизация заключается в нас самих, когда на самом деле она – в нашем поведении?
Форкосиган криво улыбнулся и взглянул туда, где сидел ухоженный Дюбауэр.
– Похоже, вам удается сохранять вашу цивилизацию в себе.
Корделия покраснела.
– Делаешь то, что велит долг.
– Некоторые относятся к своему долгу менее щепетильно. Или… Вы его любили?
– Дюбауэра? Господи, нет, конечно! Он же младенец. Но он был хороший паренек. Я бы хотела вернуть его домой, семье.
– А у вас есть семья?
– Конечно. Мама и брат, в Колонии Бета. Мой отец тоже служил в экспедиционном корпусе.
– Он не вернулся?
– Нет, он погиб при аварии катера. На взлете, всего километрах в десяти от дома. Он был дома в отпуске и как раз отправлялся обратно.
– Приношу мои соболезнования.
– О, это было много лет назад. – «Что-то мы чересчур увлеклись личными проблемами», – подумала Корделия. Но это все же лучше, чем уворачиваться от допроса. Она от всей души надеялась, что ему не придет в голову заговорить о новейших технологиях колонии Бета или о чем-нибудь подобном. – А как вы? У вас есть семья? – Тут она вдруг сообразила, что это вежливый вариант вопроса «Женаты ли вы?»
– Мой отец жив. Он – граф Форкосиган. А мать умерла. Она была наполовину бетанкой, знаете ли, – нерешительно сообщил он.
Корделия решила, что если по-военному немногословный Форкосиган способен нагонять страх, то он же, пытающийся быть любезным, внушает ужас. Но любопытство победило желание прервать опасный разговор:
– Довольно необычная история. Как это получилось?
– Мой дед с материнской стороны принц Ксав Форбарра – был дипломатом. Он некоторое время служил посланником в Колонии Бета – в молодости, еще до Первой цетагандийской войны. Если не ошибаюсь, моя бабка работала в вашем Министерстве межзвездной торговли.
– Вы ее хорошо знали?
– После того как моя мать… умерла и закончилась гражданская война Ури Форбарры, я иногда проводил школьные каникулы во дворце принца, в столице. Но он не ладил с моим отцом, и до войны, и после, они принадлежали к разным политическим движениям. Дед возглавлял партию либералов, а мой отец, конечно, был – и остается – представителем старой военной аристократии.
– Ваша бабушка была счастлива на Барраяре?
Корделия прикинула, что школьные годы Форкосигана кончились лет тридцать тому назад.
– По-моему, она так до конца и не привыкла к нему. И, конечно, война Ури… – Он замолчал, потом заговорил снова. – Иностранцы – в особенности вы, жители Беты, – представляют Барраяр как некий монолит. Не знаю, право, почему. На самом деле наше общество очень неоднородно. Правительству всегда приходилось бороться с центробежными тенденциями.
Потянувшись вперед, Форкосиган подбросил в огонь сухую ветку. Искры взметнулись вверх, словно поток оранжевых звездочек, плывущих домой, в небо. Корделии вдруг мучительно захотелось улететь вместе с ними.
– А к какой партии принадлежите вы? – спросила она, надеясь перевести разговор в менее личное русло. – Вы поддерживаете отца?
– Пока он жив. Мне всегда хотелось быть просто солдатом, а не примыкать к каким-то партиям. У меня отвращение к политике: она погубила мою семью. Но пора кому-то заняться этими проклятыми бюрократами и их прихвостнями. Они воображают себя людьми будущего, но на самом деле это просто дерьмо.
– Если вы столь же откровенно выражаетесь у себя дома, то не удивительно, что вам не удается спрятаться от политики, – и она разворошила палкой огонь, отправив в полет новые звездочки.
Благодаря лекарству Дюбауэр быстро заснул, но Корделия долго лежала без сна, вспоминая их беседу. Ну какое ей, в сущности, дело, если этот барраярец хочет лезть в петлю? Незачем ей в это встревать. Совершенно незачем. Тут и говорить не о чем, пусть даже его крепкие ладони – само воплощение силы.
Костер полыхал ярким пламенем – видимо, Форкосиган нарочно развел огонь посильнее.
Корделия села, моргая и щурясь, и он подошел к ней.
– Хорошо, что вы проснулись. Мне нужна ваша помощь. – Он вложил ей в руку свой боевой нож. – Похоже, эта туша кого-то приманила. Я собираюсь скинуть ее в воду. Подержите факел?
– Конечно.
Она потянулась, встала, нашла подходящую ветку и протирая глаза, поплелась за ним к воде. Мерцающее оранжевое пламя отбрасывало неспокойные черные тени, отчего ночь казалась еще темнее. Когда они оказались на берегу, Корделия уловила краем глаза какое-то движение среди камней. Оттуда донеслось царапанье и знакомое шипение.
– М-м… Чуть выше, слева – компания «крабов».
– Ясно.
Форкосиган швырнул остатки ужина на середину реки, где они с бульканьем исчезли. Тут же раздался еще один всплеск – более громкий. Но то, что шлепнулось в воду, на поверхность не вынырнуло, и разбегающиеся круги были подхвачены течением. Послышалось новое шипение и душераздирающий визг – теперь уже снизу по течению, Форкосиган вытащил парализатор.