Когда Мака закончил играть, ему поаплодировали. Он с достоинством поклонился публике и вернулся за стол.
– Это было прекрасно, – выдохнула Марина.
– Спасибо. Я музыкант. Молодой, играл в ресторанах. Пел.
– Почему перестал?
– Это мало денег. Если не звезда… мало. И ночью не дома. Плохо. Жена сказала, надо хорошая работа иметь.
Она устроила его в порт, где ее отец был начальником контейнерного склада. Там Мака и начал. На погрузчике работал, потом стал налаживать связи и потихоньку торговлей заниматься. Контрабандной, конечно, но безобидной: никаких наркотиков и даже алкоголя. Поддельные брендовые вещи, типа сумок, очков, ремней. Решил: лучше медленно, но верно накапливать. Пусть прибыль не такая, как у тех, кто промышляет запрещенными препаратами или перевозит нелегалов, зато спится спокойнее. Если накроют, дадут минимальный срок. Но до Мака так и не добрались. Его мелкий бизнес не привлекал особого внимания. А он на «левые» деньги семью содержал и откладывал. С женой развелся как раз из-за того, что она хотела много и сразу. Отец замыслил какую-то крупную и рискованную аферу перед тем, как уйти на пенсию. Ему нужен был помощник из своих людей, а там либо пан, либо пропал. Мака отказался в ней участвовать – если пропадут, он станет козлом отпущения. Не француз при должности, а африканский эмигрант. Из-за отказа зятя свекр потерял больше половины предполагаемого дохода и не смог купить себе виноградник в Провансе, а Мака вообще ни копеечки в дом не принес.
Он развелся. Из порта ушел, но связи остались, и Мака продолжил заниматься контрабандным товаром. А вечерами выступал в портовом баре: пел, играл на всем, что под руку попадется, обычно на пустых бутылках. Это не приносило дохода, только удовольствие.
В сорок пять смог купить дом на восемь квартир. Дыра-дырой, для портовых грузчиков. Поскольку он был добрым, дохода аренда квартир приносила мало, все были у него в должниках. Благо муниципалитет решил снести строение, чтобы построить новый док для судов. Мака получил отличную компенсацию и приобрел на полученные деньги приличный дом в хорошем районе. Чтобы жить спокойно, нанял управляющего. С тех пор финансово независим и вполне доволен жизнью. Дочка выросла, удачно вышла замуж. Бывшая супруга тоже нашла себе кого-то. Только Мака все еще одинок…
– Ты будешь моей? – спросил он, оборвав свой сумбурный и местами непонятный из-за языкового барьера рассказ.
– Я не знаю, – честно ответила Марина.
– Почему? Не нравлюсь?
– Дело не в этом…
Он вопросительно смотрел на нее, не ел, хотя на вилку уже был нанизан кусок мяса. Ждал окончания предложения.
– Мы плохо знакомы.
– Почему «плохо»?
– Мало.
– Мало, – задумчиво повторил Макумба. – А, понял! Два часа и два часа? – примерно столько времени они провели вместе. – Не знаешь меня, да?
– И ты меня!
– Нет. Я – да. – Он заулыбался. – Мой русский уже хороший. Я могу говорить, как надо «да» и «нет».
– Ты общался не со мной раньше. Помнишь?
– Я полюбил тебя на фото. Сейчас в жизни. Я тебя знаю. Ты тут, – и ткнул кулаком в грудь.
Она не знала, как реагировать. Молодые индусы, с которыми она спала в свой первый приезд на Гоа, говорили примерно то же. Потому что слова – ничто. А Мака совершил поступок. Он прилетел к ней из Франции…
Свататься!
– Ты надолго приехал в Россию? – спросила она.
– Три дня.
– Значит, у нас еще есть время, – облегченно выдохнула Марина.
– Мало. Завтра ночью в Москву. Потом самолет в Марсель. Ты полетишь со мной?
– Во Францию?
– Да.
– Послезавтра? – Он закивал и принялся-таки за свою говядину.
– Я не могу. У меня работа.
– Отпуск?
– И визы нет.
– Нет? – Он уже не знал, как реагировать на согласие и отрицание в виде частиц.
– Я ни разу не была в Европе. Не знаю даже, дадут ли ее мне.
– Дадут. Я все сделаю. Помогу. – Лицо Макумбы стало серьезным, а ей так хотелось, чтобы его рот и глаза снова улыбались.
– Хорошо.
– Будешь моей? – просиял Мака.
– Я прилечу к тебе в Марсель.
– Я счастлив. Значит, я тебе нравлюсь.
– Нравишься, – не стала возражать Марина.