Хотя поначалу та, кем я себя чувствовала, и та, кого я видела в зеркале, представлялись мне совершенно разными людьми. Кровь больше не циркулирует по моим венам, поэтому кожа моя почти такая же белая, как бумага. Если бы я жила на Земле, меня, наверное, считали бы вампиром. Однако кожа моя все равно излучает слабое тепло, настолько слабое, что приходится очень долго держать в ладонях ракушки, чтобы они согрелись.
Сейчас я вернулась с прогулки, положила ракушки перед собой и набираю этот текст на старой печатной машинке, купленной в том же магазине, где я купила гитару.
Не знаю, зачем я решила вести этот дневник, возможно, чтобы убить время на острове. Когда ты умираешь, время вообще перестает иметь для тебя какую-либо ценность, потому что этого времени у тебя теперь завались. Целая пресловутая вечность в запасе. А что с ней делать, с этой вечностью, никто не объяснил.
За девять месяцев моей жизни на острове два человека уплыли отсюда. Мне не приходилось оживлять маяк, я просто смотрела, как они садятся в лодку и уплывают. Больше я никогда их не видела, они так и не вернулись. Когда я спросила у старика-смотрителя, куда они уплыли, он смерил меня таким взглядом, словно я была куском собачьего дерьма, прилипшего к носку его ботинка.
- Эти люди сделали то, что должны были сделать на острове. Теперь они ушли в другой мир.
Проигнорировав его презрительный тон, я спросила:
- А что я должна сделать на острове? Я тоже когда-нибудь покину его?
- Это можешь знать только ты, - ответил старикашка, смачно сплюнул и шаркающей походкой отправился прочь.
Понятия не имею, что он хотел этим сказать. Мое предназначение и смысл моего проживания на острове до сих пор остаются для меня загадкой. Сколько еще времени пройдет, прежде чем я пойму, для чего я здесь? Возможно, вечность. Поэтому я не чувствую потребности спешить куда-то. Иногда мне кажется, что при жизни я очень устала. Поэтому сейчас я хочу просто отдохнуть.
Я знаю, что многие люди, живущие здесь, пытаются вспомнить, как они умерли. Это может послужить ключом к разгадке всей их жизни и дать им возможность двигаться дальше. Одно время меня тоже мучило легкое любопытство. Что такого могло со мной случиться, из-за чего я умерла в двадцать шесть? Ужасная авария? А может, наркотики? Мне почему-то кажется, что именно они. Ведь я была рокершей, наверняка употребляла какую-нибудь гадость, а потом умерла от передоза, и ничего не помню об этом. И вспоминать не хочу.
Мне хорошо на острове. И если быть до конца честной, то я не хочу покидать его. Не хочу двигаться дальше. Я хочу замереть и прислушиваться к тишине. В этой тишине я могу услышать звуки музыки, которые позовут меня и сложатся в ровные нотные строчки. Зачем мне стремиться куда-то, если со мной моя гитара?
Отпала необходимость добиваться славы и признания, зарабатывать деньги и искать свое место в социуме. Все. Когда умираешь, все твои стремления превращаются в пыль, смываемую волнами. И теперь я могу просто писать музыку. Для себя. На самом деле это удивительное чувство. И я не хочу его потерять.
========== 9 месяцев и 8 дней ==========
Я написала песню. Была занята ей четыре дня, ничего вокруг себя не видела. Погода испортилась, уже пятый день идет ледяной дождь, так что, я даже не выхожу на улицу. Те, кто живет на острове уже давно, говорят, что приближается зима.
Так вот… я хотела рассказать о своей песне. Я уверена, уверена абсолютно, что написала ее здесь, на острове, именно написала, а не просто вспомнила, как вспоминала до этого многие свои песни. Но эта новая.
Я просто смотрела на дождь за окном и писала строчку за строчкой, слова и музыка шли ко мне практически одновременно, впервые на острове я ощутила такой прилив вдохновения. Если бы кто-нибудь вдруг решил напомнить мне, что я уже мертва, я бы рассмеялась ему в лицо, потому что никогда не чувствовала себя такой живой. Я бы ни за что не поверила, что сердце мое больше не бьется.
Эта песня о том, как невыносимо тяжело терять того, кого любишь. Под словом «терять» я имею в виду смерть. Я написала песню о том, как тяжело бывает тому, кто остается. Намного тяжелее, чем тому, кто уходит. Вот я, например. Я ушла, но разве мне тяжело? Я даже ничего не помню о тех людях, которых знала при жизни. Не то чтобы я думаю о том, что кто-то оплакивает меня там, на Земле. Но я сама как будто оплакивала кого-то в этой песне. Вот что странно. Я действительно плакала, когда писала ее. За прошедшие девять месяцев я не проронила ни одной слезы, а тут у меня буквально случилась истерика.
Я рыдала так, словно кто-то или что-то рвало мою грудь на части. Меня мучила какая-то жуткая невыносимая боль. Может, именно таких призраков, как я, называют неупокоенными душами?
Короче, все это взволновало меня. Почему я плакала? Точнее… почему я оплакивала кого-то?
Сейчас я взираю на свою гитару и силюсь понять, что происходит со мной. Я закончила песню. Я перестала плакать. И внутри меня поселилась гулкая пустота.
Дождь совсем размыл стекло, и вместо моря и неба я вижу лишь серую густую массу, которая как будто вот-вот проберется через стекло и заполнит собой комнату. Я слышу плеск волн. Море штормит.
Впервые за это время мне захотелось вспомнить что-нибудь из своего прошлого. Очевидно, что-то на Земле заставило меня страдать. Иначе с чего я вдруг написала этот гимн боли? Но из своего прошлого я помню только то, как стояла на сцене. Больше ничего. Моя память не пускает меня дальше того дня, как я прибыла на этот остров в утлой лодчонке. Когда я открыла глаза, то была уже в лодке, мерно качающейся на волнах. Надо мной висело черное мутное небо, с изредка поблескивающими звездами.
Я пролежала так довольно долго, ни о чем не думая, не в силах даже вспомнить свое имя. А потом приподнялась и заметила, что в лодке я не одна. На корме сидел старик-смотритель и греб веслами. Именно он привез меня на остров. Чертов старик. Не самое приятное соседство, скажу я вам.
Но вас, должно быть, интересует, как я поняла, что мертва? Я поняла это очень просто, но объяснить мои чувства нелегко. Я просто знала, что мертва, как знала раньше, что жива. Обычно ты не задумываешься об этом, просто живешь. Так и здесь. Я была просто мертвой, и добавить тут нечего.
Однако на всякий случай я спросила у старика вместо приветствия:
- Я умерла?
И он ответил мне хрипло:
- Послушай свое сердце.
Сначала я не поняла, а потом приложила руку к груди. Ну а дальше вы знаете.
- Сердце бьется? – спросил смотритель, как мне показалось со злорадством.
- Нет, - ответила я. – Не бьется.
- Вот и делай выводы, умерла ты или нет, - усмехнулся он.
Больше я ничего не спрашивала.
Обычно в таких случаях говорят: «Так началась моя новая жизнь» или что-нибудь вроде этого. А я скажу: «Так началась моя смерть».
========== 9 месяцев и 9 дней ==========
Дождь наконец-то закончился. Сегодня с утра я с удивлением обнаружила за окном ясное небо и спокойное море. А это значит, что я могу возобновить свои прогулки вдоль берега.
Я спустилась на кухню маячного домика и приготовила себе завтрак. Кстати, забыла рассказать об этом. Мертвые тоже едят. По крайней мере, мертвые в той ипостаси, в какой нахожусь сейчас я. Подозреваю, что если я когда-нибудь покину этот остров и отправлюсь в другой мир, то там я буду существовать в другом обличии, но сейчас питание мне по-прежнему необходимо, чтобы поддерживать жизнь. Рацион мой небогат. Магазины нас не балуют. Мы едим только овощи, выращенные на острове и фрукты, которые привозит старик-смотритель неизвестно откуда. Свежие фрукты мы получаем только два раза в неделю, а в остальное время довольствуемся сухофруктами. Хлеб печется в маленькой местной пекарне, но я редко его покупаю, ибо на вкус он как резиновая подошва ботинка. Масло, яйца и сыр – это что-то вроде праздника для нас. Их привозят раз в две недели, и они мгновенно исчезают. Мяса и рыбы у нас не бывает вообще никогда. Как-то раз я спросила одного из местных, водится ли в нашем море рыба. Но тот мужчина лишь покачал головой: «Нет, это мертвое море. Оно приносит с собой только мертвых».