— Черт тебя дери! — не смогла я сдержать эмоций.
Остаться в воде означало признать тот факт, что мне неловко находиться перед ним в купальнике, пришлось выйти.
— Полина, я пришел извиниться, — он протянул мне один бокал. Его голос звучал непривычно серьезно, но в глазах по-прежнему плясали черти.
— Раскаиваешься?
— Ни капли, — хохотнул Макс, — Отец грозится лишить меня наследства.
— Уверена, такой парень как ты не пропадет.
— Кто знает, может быть, он и тебя передаст по наследству, негоже отказываться от такого лакомого кусочка.
— Ты выбрал весьма странный способ просить прощения, сынок! — с этими словами я покинула его.
Для Клима воцарилась идиллия, Макс был учтив и вежлив, казалось я одна слышу издевку во всех его репликах. Меня эта ситуация жутко бесила и зло я конечно срывала на «любимом». Мой муж был во всех отношениях привлекательным мужчиной, он был красавцем и обладал каким-то притягательным обаянием, способным покорить любое женское сердце. Возможно, ровесницы Макса не прочь были занять мое место, что уж говорить о ровесницах самого Клима. Но где это видано, чтоб молодость уступала седине на висках, пусть даже такой сексуальной? И она не уступала…
Появление Максимилиана в нашей жизни ознаменовало начало конца. А последней каплей стали два события. Первое произошло, когда я возвращалась с утренней пробежки. Меня сбила машина. Ну как сбила, слегка задела, достаточно для того, чтоб я вывихнула ногу. Поселок, в котором мы проживали, был небольшим, дорога по утрам свободная и единственным придурком, который мог не заметить меня, конечно же был мой пасынок. Впрочем, ничто не убедит меня в том, что это была случайность. Выбежав из машины, он кинулся ко мне с криками:
— Блин, маман! Прости! Я, правда, не нарочно!
— Надо было в детстве тебя утопить, щенок! — я и так ходила злая, а ноющая боль не делала меня добрее.
— Клянусь! Я тебя не видел! Наклонился за телефоном и тут твоя задница на капоте! — играл он конечно отменно.
— Похлопочу за тебя в театре, такой талант пропадает, — я сделала неудачную попытку встать и взвыла от боли.
Макс подхватил меня на руки и понес в машину:
— На всякий случай напоминаю, если решил избавиться от трупа, то я вполне еще живая.
— Вижу, по твоей вздымающейся груди! — хохотнул он.
Сажая меня в машину, он наклонился, наши лица были слишком близко, чтоб не почувствовать его дыхание, взгляд на мгновение задержался на губах и я поспешила отвести глаза. Но и этой секунды ему было достаточно, чтоб победно рассмеяться:
— Не видать мне наследства!
— Уж я-то об этом позабочусь!
— Есть план?
— Созрел, как только ты появился на пороге.
— Излагай!
— Нарожаю с десяток маленьких Климчиков.
— Уверен, отец был бы в восторге! Правда есть одна проблемка.
— Серьезно? Лично я не вижу преград.
— Роман с нашим мэром закончился для тебя реанимацией. Вряд ли ты сможешь когда-нибудь родить.
— Похвальная осведомленность! — хотелось бить его головой об руль, пока он не забудет свое имя, а не только мой роман «с нашим мэром».
— Отец для тебя что-то вроде иммунитета, пока ты рядом с ним твоей жизни ничего не угрожает. Ты для него что-то вроде Му-Му[2], как только наскучишь, утопит по приказу «барыни».
— Боже! Останови машину, я доползу сама как-нибудь! Не то умру от эстетического восторга! И не вздумай поделиться своими соображениями с Климом, особенно той частью, где он — Герасим, а Бессонов — барыня.
[1] Речь идет о событиях, описанных в первой части дилогии «Осколки».
[2] Му-му — собака из одноименного рассказа И. Тургенева, утопленная хозяином по приказу барыни.
Глава 3. Каждая несчастная семья несчастлива по-своему.
Я провалялась в больнице целых три недели, потом еще два месяца должна была ходить на костылях. И каждый день я вспоминала своего родственничка недобрыми словами. Хоть он и таскал регулярно апельсины, желание убить его не уменьшалось. Мне был положен личный водитель. Парня звали Тимур и его присутствия я практически не ощущала. Да и выбиралась из дома я крайне редко. Зато Макс, стараясь реабилитироваться в глазах отца, регулярно возил меня на местное озеро или в лес. Не стоит и говорить, что эти вылазки были для меня пыткой, но другой компании я не имела. Клим как-то самоустранился, я даже начала подозревать, что век Му-му на исходе.
Я давно растеряла своих подруг, пропадая на годы, тяжело сохранить дружбу. Осталась Ритка с которой мы учились в школе. Точнее сказать она училась, а я списывала у нее, т.к. находилась в постоянном гастрольном туре — мама не пропускала ни одного детского вокального конкурса, от чего мои знания об устройстве мира сильно пострадали. Ритка была той самой подругой, про которую говорят «лучшая», и связь мы не теряли, за исключением, конечно, периода когда я скрывалась в Италии.
Еще была Машка. С ней мы работали в театре и сошлись в тот момент, когда я встретила Бессонова. Сейчас Машка была в отношениях с Бессоновым младшим, и мы вроде как принадлежали к вражеским лагерям. Однако связь поддерживали, а потом и вовсе решили встретиться.
— Я так рада тебя видеть! — завизжала она, кидаясь мне на шею.
Вдоволь наобнимавшись, мы принялись обсуждать последние новости. Вдруг она неожиданно сказала:
— Тебе ничего не угрожает, — по ее потупленному взору я поняла, что меня только что предали.
— Мария! Нет! — я отчаянно замотала головой.
— Я просто хочу, чтоб вы поговорили. Ты не знаешь, что творилось в городе, когда ты исчезла, ты не знаешь, что творилось с ним. Бедный Сергей Петрович чуть кони не двинул, когда Глеб понял, кто снабдил тебя документами. Даром, что отец.
— Так себе аргумент! И так себе отец! — я потянулась за костылем, но она, опередив меня, отшвырнула его в сторону, — Ты с ума сошла?! Клим не плюшевый мишка! С ним так нельзя!
— Переживет! — бросила Машка и поднялась.
— Он-то да… — сказав это, я отвернулась в другую сторону, так как к столику приближался Глеб.
— Отлично выглядишь, еще б не этот дурацкий костыль.
— Он украшен бриллиантами, — съязвила я.
— Я хотел извиниться… — Глеб начал, но я его перебила:
— Если ты о сломанной жизни, о годах преследований и ночных кошмарах, то — ерунда. Не стоило напрягаться.
— Я совершал много ошибок. Не могу сказать, что обо всех жалею, — Глеб полоснул своим колючим взглядом, — Об этой пожалею точно. Ты свободна. Тебе не обязательно ублажать этого напыщенного индюка, чтобы жить в моем городе. Я не трону тебя, пока ты сама ко мне не придешь.
— Мамулик! У тебя костыль упал! — услышала я знакомый голос, и по спине пробежал холодок.
Если еще пару минут назад я надеялась утаить от Клима Машкину подставу, то сейчас мои надежды растаяли как дым.
Взгляды мужчин встретились. На секунду мне показалось, они вцепятся друг другу в глотки. Макс сейчас не был похож на хохмача и балагура. Черты лица стали жесткими, нос заострился, он стал похож на отца в минуты гнева. Глеб расхохотался:
— Сучка! — и обращаясь к Максу, продолжил, — Слушай сюда, детеныш! Ее прелести будут последними, что ты увидишь в своей жизни, так что не торопись! — с этими словами он поднялся и направился к выходу.
— Глеб! — воскликнула я, — ты только что дал мне свободу, по-твоему, она так выглядит?!
Конечно, он не ответил, а Макс продолжил:
— Он не знает, что я столько раз видел их во сне, что они мне уже не интересны.
— Слава Богу! Камень с души! — съязвила я.