— Хорошо, Адэм! Давай окунёмся в этот ад! — кричу ему в след, и истерично смеюсь, оседая на пол.
Глава 9
Подмяв под себя ноги, укутавшись в плед, я сижу в кабинете отца и уже несколько часов подряд неотрывно смотрю на экран ноутбука, где один за другим сменяются кадры из семейного архива. На этой записи мне десять лет, и я впервые встала на ролики. Рядом Левон и Демир держат меня за руки и осторожно ведут вперёд. Я смотрю на щуплую девочку с каре и брекетами, и едва узнаю в ней себя.
— Отпускайте уже её, — звучит голос Рустама за кадром.
Он приобрёл новую камеру. Мечтал стать режиссёром и снимать всё, что только можно.
— Она может упасть, — отрицательно качая головой, говорит Демир.
Его лицо в кадре крупным планом, и в глазах видна тревога.
— А как ещё она научится? Или так и будешь всегда её за руки катать? — говорит Рустам. — Отпускайте!
— Камилла, не бойся, просто держи равновесие, — даёт наставления Левон.
— Хорошо, — произношу я. — Я готова.
Братья отпускают мои руки. Я качусь, переминаясь с ноги на ногу, отталкиваясь об асфальт. Кажется, у меня вполне получается. Приобретаю уверенность и добавляю скорости. Камера начинает трястись — это Рустам бежит за мной, стараясь запечатлеть исторический момент.
— Не набирай сильно скорость, — слышится голос Демира. — Ты без защитной экипировки.
— Дем, у меня получается, — кричу ему.
Оборачиваюсь, чтобы посмотреть, видят ли братья мои успехи. Отвлекаюсь и не замечаю, как дорога уходит вниз. Перестаю отталкиваться, выпрямляю тело и просто лечу по наклонной.
— Я не могу остановится! — кричу я. — Останови-и-и-те меня-я-я!
Братья бегут за мной, причем Рустам бежит и снимает одновременно. Меня не успевают догнать, я спотыкаюсь и падаю лицом вниз. Камера съезжает. Какое-то время в кадре виден только асфальт, слышен мой плачь и голоса братьев. Затем съемку завершают. На следующих кадрах я уже дома, сижу в гостиной, а вокруг меня братья и отец. Папа держит в руках мазь. Он только что закончил бинтовать мои колени и локти.
— Встречайте нашу пострадавшую Камиллу Ниязи. Только она могла умудриться разбить нос об асфальт, — голос Рустама заставляет папу повернуться к камере.
— Рустам! — произносит он сурово. — По-твоему, это смешно? Куда вы смотрели? Почему на ней не было каски и наколенников?
— Ты обещал, что не будешь ругать мальчиков, — поспешно напоминаю ему. — Я сама во всём виновата.
— Обещал, принцесса, — лицо отца смягчается, когда он вновь смотрит на меня, затем наклоняется вперёд и целует меня в красный исцарапанный нос.
Я нажимаю на кнопку «стоп». Закрываю глаза, борюсь со слезами, дотрагиваюсь до носа. Призываю свою память и воображение, чтобы ощутить тот утешающий поцелуй, но у меня ничего не выходит. Досада и отчаяние накрывают меня. Я открываю глаза, смотрю на экран и шепчу, протягивая к нему руку:
— Папа...
Провожу пальцами по экрану, на котором застыло крупным планом его лицо. Мои губы растягиваются в печальной улыбке. Сколько фото и видео я пересмотрела за последние дни, но всё ещё вздрагиваю, стоит ему появится на экране. Как же хочется вернуться назад. Вернуться в детство. Вернуться туда, где он жив.
— Папа, — зову его вновь.
Одергиваю руку. Игнорирую нарастающую боль в груди. Сбросив с плеч плед, опускаю ноги и встаю с кресла отца. Прохожу вперёд, вновь оглядываю его кабинет. Прошла уже неделя, как я вернулась домой, но я всё ещё не могу насытиться этим местом. Ничего не изменилось ни в доме, ни в кабинете отца. Тут все напоминает о нём: каждая деталь, каждый уголок дома дышит им. Тут тоска по нему сильнее вцепляется в меня своими когтями и раздирает душу.
В дверь стучат, затем открывают её и входят. Я оборачиваюсь и вижу бабушку. Она держит в руках блюдо с нарезанными фруктами. При виде неё, моё настроение меняется, тревога отступает, и наступает облегчение.
— Я знала, что найду тебя здесь, — говорит она.
Бабушка проходит, садится на диван, ставит на журнальный столик блюдо. Похлопывает рядом с собой, предлагая мне сесть. Мне до сих пор не верится, что Нани находится тут, что она согласилась приехать со мной. Хотя и ненадолго, но главное, что она не отказала мне. Ведь за столько лет она ни разу не гостила у нас, не соглашалась покидать свой дом. Даже отцу не удавалось уговорить её. Я шагаю к ней и сажусь рядом, как она просит.
— Ты не пришла на ужин. Съешь хотя бы фрукты, — кивает она на стол.
Пока я жила с ней в деревне, она всё время заставляла меня поесть, и сейчас продолжает заботиться обо мне. Я чувствую, как в груди теплиться благодарность.