Элль подняла глаза на Ханнеса. Улыбка не сходила с его лица, как пришитая, и придавала всему его облику выражение, будто он ни на секунду не переставал верить, что вот-вот Элоиза даст правильный ответ вообще на все вопросы этого мира. Но девушка молчала. Ей казалось, что каждое слово заводило ее глубже в лабиринт, созданный папой. И она просто позволяла ему говорить.
Мужчина положил ей на колени тетрадь. Разворот был испещрен заметками и знаками. Жирным были выделены отдельные слова: «рана несовместимая с жизнью», «без вмешательства целителя». Многократно обведено было слово: «ресурс» и окружено десятком знаков вопроса. Неожиданная эмоциональность для папы.
Дверь скрипнула, Элль повернула голову, надеясь, что это Ирвин с его дурацкими шуточками и нежным — таким успокаивающим взглядом. Но на пороге оказался Доминик. Поймав взгляд Элль, он хмыкнул и ухмыльнулся криво, жадно. Затем подошел к Ханнесу и, едва не сияя от гордости, пожал ему руку.
— Я только из лаборатории. Что-то срочное? Мы пытаемся восстановить еще пару заклинателей, — столько важности, аж тошно. Ханнес поджал губы и, вопреки ожиданиям Доминика, не выпустил его руки. Наоборот, развернул молодого человека лицом к Элль.
— Вот, твой легендарный опыт, о котором написано только в запретных книгах. Превращение неживого в живое — высшая алхимия, — свободной рукой он ухватил Доминика за подбородок и заставил поднять голову, обнажая сетку шрамов на горле. — Помнишь эти раны?
Элль поморщилась. Вместе с образами в памяти вспыхнул запах гари и выкипевших смесей, крови и раскаленного металла.
Ханнес принялся водить пальцами над шрамами.
— С такими ранами не живут. Он бы не дотянул до приезда целителей. Да больше того, он должен был умереть на месте, да. Но не умер. Каким-то чудом жизнь не то, что теплилась в нем, она била ключом и не давала ему умереть несмотря на боль и потерю крови.
— Даже глаза закрыть не удавалось, — добавил Доминик, испепеляюще глядя на Элль. — Я был в полном сознании, когда Эллиот вынимал из меня осколки и сращивал заново артерии, выгонял кровь из легких. А когда он перешел к пазухам черепа… Ни с чем не сравнимые удовольствия.
Элль поежилась, стискивая пальцы. Вмиг из новообретенной дочери и возможной союзницы она стала преступницей на допросе.
— Я не знаю точно, что произошло тогда, — попробовала оправдаться она и тут же захотела дать себе пинка. Это было жалко. И после всего, что ей пришлось пережить, уж точно не она должна была извиняться и объясняться.
— Птички, близкие к кругу Летиции напели, что после всех событий ты перестала кое-что чувствовать, — ответил Ханнес.
Он забрал тетрадь с коленей Элль и принялся листать, показывая все новые и новые записи.
— Мы пытались восстановить твой опыт. Стимулировали области мозга, отвечающие за эту функцию, но без особого эффекта, так что пришлось прибегнуть к другой методологии из позапрошлого века. Тогда двоих людей связывали и переливали жизненную энергию из одного в другого. Как в Галстерре перегоняют электрический заряд от дома к дому. Есть, конечно, издержки. Восстановленный человек недолговечен и вскоре начинает заново разлагаться, если не поддерживать в нем жизнеспособность. Грязная работа, но, к сожалению, пока это наш лучший результат.
— Зачем вам это? — только и спросила Элль, хоть почти сразу догадалась, что моментально пожалеет об этом.
— Чтобы найти подтверждение, — улыбнулся Ханнес. — Заклинатели управляют силами природы. Целители могут спасать и отбирать жизни, но только алхимики могут властвовать над жизнью и смертью по-настоящему. А восстановленные
— К тому же, восстановленный заклинатель — хороший заклинатель, — ухмыльнулся Доминик. — А еще он невосприимчив к магии и прекрасно выполняет приказы.
— И сколько таких вы собираетесь создать?
— Достаточно, — проговорил Ханнес, — чтобы нас восприняли всерьез. Так что, Элли, дорогая?
Она молчала, пытаясь свести все новые факты в единый образ, а три пары глаз с нетерпением смотрели на нее.
— Я ведь столькому тебя научил, а ты даже превзошла меня. Ты же не хочешь, чтобы твой талант канул в небытие?
***
Торжественного воссоединения семьи не случилось. Не то, чтобы Элль на него рассчитывала. Она даже не была уверена, что хотела его. Несколько лет назад она свыклась с мыслью, что ее семьи больше нет. Что отец умер где-то там, куда всегда стремился, а мать испустила дух из-за ее колдовства. Ей было проще представить, что папа, также как и мама, лежит где-то, измельченный в пепел в хрупких объятиях урны. Тогда ей не пришлось бы объяснять ему, что мамы, так нуждавшейся в нем, так горячо любившей его, не стало из-за наивных и самонадеянных чар самой Элль. Ей не пришлось бы сталкиваться с осуждающим взглядом или — того хуже — усмешкой, которая значила бы, что Элль усвоила очередной урок, вроде того, что нельзя протирать глаза руками, если до этого чистила острый перец.