— Допустим, — шелестел Ханнес, — я приму ваше предложение, госпожа Мартинес. Я подчеркну — именно ваше, а не ваших галстеррских друзей. Предлагаю обсудить все условия. Я занимаюсь вектором развития, госпожа Лауб берет на себя управление производством, а вы… обеспечиваете соблюдение прав и свобод.
— Приемлемо, — без особого воодушевления сказала Амаль.
— Но как вы хотите сдвинуть авторитет вашей дражайшей подруги, если хотите, чтобы алхимики отвернулись от нее?
— Это нетрудно. Достаточно просто рассказать правду.
— Не боитесь, что и вас утянет следом? — поинтересовался мужчина.
— Нет человека, более любимого народом, чем тот, кто владел властью, опустился на дно и раскаялся, — парировала Амаль.
— В зависимости от того, что вы с этой властью делали, — он замолчал. Видимо, принялся что-то записывать. — Ну что же… Давайте попробуем. Пенелопа, сообщи нашим людям, что провокация и выступление откладываются. Но мне нужны гарантии, госпожа Мартинес. Как насчет клятвы на крови?
— Вас ничто не заставит отказаться от запрещенной магии? — как будто даже игриво поинтересовалась Амаль.
— Это надежнее заверенных копий и человеческой памяти.
С тихим «цык» вылетело лезвие складного ножа. Элль поморщилась и выпустила слуховую чашу. Доминик сделал то же самое. Взглянул на девушку — не возмущенный, не встревоженный. Он просто лучился самодовольством, едва сдерживался, чтобы не сказать: «А я говорил». И его как будто не беспокоило, что в эту секунду против его родной матери заключали союз.
Дом махнул рукой, намекая, что им пора уходить. Элль кивнула и вопросительно посмотрела на Ирвина. Тот завел руки за спину и встал возле двери, медленно моргнул, всем видом показывая, что никого и ничего не видел. Элль улыбнулась ему и невольно коснулась золотой нити у сердца. Интересно, Ирвин чувствовал ее? Доминик не дал ей довести мысль до конца, схватил за ткань рукава и повел на лестницу. Уверенно, даже не всматриваясь в узор темных коридоров, он прокладывал путь к очередной белой двери, за которой царил хаос его собственной обители.
Доминик оставил Элль в центре комнаты, а сам подобрал початую бутылку и сделал несколько больших глотков. Вытер губы рукавом и закашлялся. Элль подумала, что и сама была бы не против промочить горло чем-то покрепче чая, но как-то не хотелось становиться частью общего бардака. Хотя бы кто-то один должен был мыслить трезво.
— Ну? — вскинула брови Элль.
— Хотел спросить у тебя то же самое. Что думаешь о перспективе переехать в Алхимистан? — хмыкнул Доминик.
— Не знаю, — честно ответила Элоиза. Доминик прыснул со смеху.
— Слышали бы тебя Летиция и Ханнес. И как они только рассчитывали сделать из тебя наследницу? — фыркнул Дом. — Ты же совсем не можешь…
— Я пойду, — она круто развернулась на каблуках и чуть не упала — ноги запутались в рубашке, валявшейся на полу.
— Элли, Элли, — Дом выставил руки в примирительном жесте. — Я понял, ладно. Давай вот что… дождемся заварушки и скроемся под шумок. Я сделаю для Ирвина столько зелья, сколько нужно, чтобы он провел нас по дну моря до самой Галстерры. А там у меня была пара знакомых, обустроимся, дело свое начнем.
— Какое дело? — фыркнула Элоиза.
— Какое угодно. Хоть таблетки от похмелья делать. Я слышал, в Галстерре с этим огромная проблема.
Элль усмехнулась. На секунду в полумраке ей показалось, что все события прошедшего года были сном. Что они с Домиником снова сидят в тесной квартирке, которую снимала Элль и обсуждают, как будут жить дальше, когда однажды станут свободными и независимыми. Дом, как всегда, фонтанирует идеями, а она проверяет их на прочность своим пессимизмом и неизменно оказывается права, но никто не расстраивается.
Доминик сделал еще один глоток из бутылки и подошел к Элоизе. Положил руку ей на плечо, сжал пальцы, будто изучая ямку между суставом и ключицей, как будто это было самое совершенное, что только могло существовать на свете.
— Мы справимся, Элли, — он подшагнул к ней вплотную, и Элль тут же стиснула в пальцах его нить. Найти ее теперь было совсем нетрудно, она сама тянулась к ней в руки. От прикосновения под веками рассыпались мерцающие искры. Если обычный человек был плотным гобеленом таких нитей — чувств, привязанностей, качеств, воспоминаний, связей, то сам Доминик больше напоминал наспех перештопанную ветошь. Он буквально разваливался на куски.
— Сколько крови ты отдаешь Ирвину? — спросила она, мягко отстраняясь. Дом пожал плечами.
— Чашки две-три…
— В неделю?!
— Ну, в день, — немного растерянно проговорил Дом и тут же натянул на лицо самодовольную маску. — У меня не то, чтобы много причин цепляться за жизнь. Единственная причина, по которой я еще не умер — это просто…