«Чем больше ты узнаешь, тем лучше», — напомнила Элль себе и перешагнула через собственную неприязнь.
— А зачем здесь вы?
— О, я? — девушка еще пару раз обмахнулась, как будто специально окружая Элль своим запахом. — Я желаю узнать, сколько детей будет у нас с будущим мужем. Мой отец дарит нам дом на свадьбу, и я хочу заранее знать, сколько детских понадобится.
Элль вскинула брови и растянула губы. Про себя она надеялась, что на лице удалось изобразить удивление вперемешку с искренней радостью, на которую только может рассчитывать совершенно незнакомый человек. На самом деле, Элоиза просто старательно растягивала свои черты во все стороны, чтобы через них не проступила гримаса зависти и готовности проклясть эту счастливицу на этом самом месте.
— Как дальновидно, — с трудом выговорила Элль. — И давно стараетесь добиться встречи с госпожой Фортуной?
— Уже почти неделю, — невеста вздохнула так, словно сидение в уютном кафе за чашечкой кофе отняло у нее ужасно много сил. — Я уже думала о том, чтобы сходить в другой салон, но у госпожи Фортуны самые точные прогнозы и предсказания. И, говорят, что она не старается взять с клиентов, ну… лишнего.
— Не разводит на деньги, — перевела на человеческий язык Элль. Говорить на диалекте кабаков и подворотен было особенно приятно в компании этой фифы, Элоиза испытывала странное болезненное удовольствие от подчеркивания разницы между ними. Капризная девица, привыкшая получать все, что захочет, но все равно требовавшая большего — Элль бы с удовольствием посмотрела, как она проведет еще день в ожидании.
— Да, верно. А то моя знакомая ходила к гадалке в квартале Рек, спрашивала, когда ее возлюбленный сделает ей предложение. Так та проходимица окрутила ее на пять сотен сильверов, рассказала, что уже через три дня он явится к ней на порог с цветами и браслетом, встанет на одно колено, а под занавес лета они проведут самую красивую церемонию в храме Латиф. Но знаете, что? Он действительно явился через три дня с цветами, и сказал, что женится на другой! Видите ли, долг обязывает. Его отец пожелал более родовитую невестку. Может, он и сам имел виды на ту, другую… Кто его знает?
Невеста так бурно жестикулировала, что на ее хорошеньком высоком лбу выступила испарина, а щеки раскраснелись. Она с трудом глотала воздух между словами, туго стянутая корсетом, но все равно продолжала говорить, пока окончательно не выдохлась. Только после этого она опустила плечи, откинулась на спинку креслица и вновь раскрыла веер.
— Но моя подруга не из таких, кто сдается. Сами понимаете, заклинательница камня — сама как скала. Кстати, она сейчас ищет толкового алхимика, — понизила голос невеста.
Элль чуть не хохотнула. Так вот, к чему с самого начала были все эти охи и вздохи. Все знали, что в храме Рошанны служат девушки-алхимики. А их навыки обросли таким количеством легенд, что порой волосы на голове шевелились от удивления. Кто-то верил, что девушки наносили себе клейма из черной меди, запирая магию внутри себя, чтобы служить богине. А кто-то, наоборот, верил, что они опаивали прихожан зельями и устраивали оргии. Отчасти, благодаря второй истории в храме частенько появлялись молодые люди навеселе, но почти никто из них, разочаровавшись, не приходил во второй раз.
Элоиза не успела ответить, а девушка уже перегнулась через подлокотник и взяла ее руки в свои. От прикосновения даже через перчатки Элль поджала губы.
— Вам не обязательно давать мне ответ сейчас. Но, может, вы подумаете, или посоветуете кого-то, кто мог бы помочь в таком… деликатном деле? Зайдите ко мне как-нибудь, — невеста убрала руки и, порывшись в ридикюле, протянула Элль визитку с позолоченными завитками букв. Элль быстро пробежалась по надписи: «Сарма Тоуви». Прошлогодняя победительница парусной регаты — вот, почему ее лицо казалось Элль знакомой.
Девушка вежливо кивнула госпоже Тоуви, не чувствуя ни малейшего желания быть милой. По сути, госпожа-победительница-во-всем только что предложила Элоизе нарушить закон и подвергнуть себя риску. Особенно сейчас, когда на алхимиков снова начали коситься с опаской.
Довести свою мысль до конца Элль не успела — дверь в глубине зала открылась, и в проеме показалась закутанная в шали женщина. Высокая и смуглая, как большинство темерок, и широкоплечая, как портовый грузчик, с неряшливым пучком на голове, повязкой на глазу и множеством ожерелий, свисавших до самого живота, который госпожа и не думала скрыть корсетом. По залу пронесся благоговейный шепоток. Сарма Тоуви вытянулась в струнку и аж подпрыгивала на кресле, как ребенок, ждущий, когда родители убедятся, что он расправился с обедом, и разрешат ему сладкое.