Элль снова оглядела стену. Кто-то раскопал и другие лаборатории Летиции. Производство сонных зелий на окраине города, загородные цеха, точку утилизации в старых доках. Дело было дрянь. Если бы эти записи, собранные в последовательный рассказ, увидели свет, Летицию бы уничтожили. Наверное, уничтожили, не будь у нее покровителей вроде Амаль и всех перечисленных на доске людей. Единственной, кто на самом деле оказался в опасности, была Милли.
Она водила пальцем от заметки к заметке и указывала на героев своего расследования.
— Смотри, таким образом Летиция причастна ко всему черному рынку Темера. Это просто невероятно! Такой власти, мне кажется, не было даже у Реджиса. Хотя они похожи.
— Как ты можешь так говорить? — вспыхнула Элль.
— А что, непохоже? Реджис говорил, что алхимиков нужно держать в закрытых лабораториях и башнях, потому что они опасны. Могут, например, объединиться и отравить воду. Летиция пользуется доктриной Амаль, что алхимики нуждаются в особых условиях. Что, по сути своей, повторяет доктрину Реджиса. Они верят, что мы другие, что мы не контролируем себя и можем потерять голову от силы, поэтому нас нужно держать, как подвальных крыс. Что Летиция делает с алхимиками, которые ей не подчиняются или не нужны?
— Ничего, — соврала Элль прежде, чем успела это осознать.
Язык не поворачивался сказать, что эта женщина могла сделать на самом деле. Элль старательно прятала мысли об участи тех, кто впал в немилость, в самый темный, самый пыльный угол своей памяти. Тех, кто вел себя правильно, не нарушал установленных Летицией порядков, хозяйка подполья отпускала в свободную жизнь. А вот других…
— Лайза Викке, — Милли сняла со стены заметку, — алхимик, двадцать семь лет, пришла в полицию, чтобы сообщить о преступлении. Кажется, дело было в изготовлении крупной партии сонного порошка, который дали людям, которых незаконно вывозили из Темера в Суварну. Она пришла в участок, даже готова была остаться там, но у нее приняли заявление и отправили домой. А на следующий день она пропала. Так и не смогли выяснить, что с ней случилось, только на той неделе из каналов выловили пять неопознанных женских трупов, а никто из родственников или друзей Лайзы не смог явиться на опознание. Ближайшие родственники внезапно решили покинуть город и попытать счастья в фермерстве.
Она передала Элль заметку, но девушка даже не стала вчитываться. Она не знала Лайзу. Она не помнила половины имен девушек, что служили в храме Рошанны. Первое время она еще пыталась заводить знакомства, но уже через пару месяцев бросила это дело. Быстро усвоила правила их храма, их Крепости.
Милли продолжала рассказывать, подсовывала Элль под нос неопровержимые — по ее мнению — доказательства виновности Летиции. А Элоиза только кривила губы в подобии болезненной улыбки. Как будто она не знала! Это напоминало уборку, когда стираешь пыль, и из-под слоя серости появляются яркие пятна лент, бантов, книжных корешков, которые когда-то радовали или резали глаз, которые ты пытался найти, но не приложил достаточного усердия, или изо всех сил старался потерять.
— …Понимаешь? Они твердят нам, что не хотят повторения Чисток, не хотят вернуться во времена Реджиса, но действуют прямо как он! Один в один, — запальчиво говорила Милли.
— Да, — безучастно согласилась Элль. — И что изменится, если ты расскажешь об этом?
Она махнула рукой в сторону доски, а потом тяжело опустилась на стул. Слишком много впечатлений за день. Плевать на все, как только она закончит тут — отправится прямиком в «Колодец» и будет тушить пожар мыслей пивом, пока кровь не будет состоять сплошь из пузырьков.
Теперь настал черед Милли удивленно хлопать глазами. Видимо, она ожидала, что Элль тут же проникнется идеей, они возьмутся за руки и побегут вершить справедливость в этом мире.