ХЬЮМАН: Раньше — да.
ГЕЛЬБУРГ: Я часто спрашивал себя, может, это от того зависит, что Сильвия — единственная женщина, которая у меня была.
ХЬЮМАН: А почему это должно иметь значение?
ГЕЛЬБУРГ: Не знаю, но мне не давало покоя, что она, возможно, ожидала большего.
ХЬЮМАН: Знаете, так думают многие, и некоторые мужчины спят с большим количеством женщин не потому, что они более уверены в себе, а потому что боятся утратить эту уверенность.
ГЕЛЬБУРГ: (заворожено). Надо же! Я бы никогда не подумал. Врачу, конечно, приходится иметь дело со многими необычными случаями.
ХЬЮМАН: (доверительно). Каждый по-своему необычен. Но я здесь не для того, чтобы говорить о человечестве. Почему вы не попытаетесь рассказать мне, что произошло? (Он улыбается, пытается подыграть). Ну, давайте, выкладывайте.
ГЕЛЬБУРГ: Ну, хорошо! (Вздыхает.) Я лег в постель. Она крепко спала… (Обрывает, потом начинает снова. Кажется его переполняет что-то сверхъестественное.) Такого со мной еще никогда не было. Я испытывал огромную потребность в ней. Когда она спит, она еще красивее. Я поцеловал ее. В губы. Она не проснулась. Столь сильное желание я не испытывал в жизни еще никогда.
Долгая пауза.
ХЬЮМАН: Ну и? (Гельбург молчит.) Вы переспали с ней?
ГЕЛЬБУРГ: (не подходящий к данному моменту взгляд, полный ужаса; замер, словно встав перед выбором, прыгнуть в огонь или сбежать)… Да.
ХЬЮМАН: (с напором; замешательство Гельбурга для него загадка). И какова была ее реакций? Вы ведь говорили: прошло уже какое-то время с последнего раза.
ГЕЛЬБУРГ: (вынужденно). Э-э-э… да.
ХЬЮМАН: И как она отреагировала?
ГЕЛЬБУРГ: Она… (подыскивает слово)… задыхалась. Это было невероятно. Я подумал тогда о том, как вы мне говорили, что ей теперь нужна любовь. У меня возникло ощущение, что я помог ей. Я был почти уверен. Она стала для меня вдруг абсолютно иной женщиной.
ХЬЮМАН: Прекрасно. А она двигала ногами?
ГЕЛЬБУРГ: (не готов к вопросу)… Кажется, да.
ХЬЮМАН: Так да или нет?
ГЕЛЬБУРГ: Я был настолько возбужден, что не обращал на это внимания. Но мне все-таки кажется — да.
ХЬЮМАН: Это просто замечательно. Почему же вы тогда столь обескуражены?
ГЕЛЬБУРГ: Дайте мне рассказать до конца. Это еще не все.
ХЬЮМАН: Прошу прощения.
ГЕЛЬБУРГ: Сегодня утром я принес ей завтрак и… в общем… начал немного об этом говорить. Она посмотрела на меня так, словно я не в себе. Она утверждает, что абсолютно ничего не помнит, что вообще ничего не было.
Хьюман молчит, играя карандашом, как бы уклоняясь.
Как она может этого не помнить?
ХЬЮМАН: Вы уверены, что она бодрствовала?
ГЕЛЬБУРГ: Должна была, а как же иначе?
ХЬЮМАН: Она что-нибудь говорила во время всего этого?
ГЕЛЬБУРГ: Нет, но она и раньше не говорила особо много.
ХЬЮМАН: А глаза открывала?
ГЕЛЬБУРГ: Не уверен. Было темно, а глаза у нее и раньше всегда были закрыты (Нетерпеливо.) Она стонала, задыхалась… и должно быть не спала! А теперь говорит, что ничего не помнит?
Хьюман, потрясенный, встает и начинает ходить взад и вперед. Пауза.
ХЬЮМАН: И что вы думаете все это значит?
ГЕЛЬБУРГ: Что подумал бы каждый мужчина: что она хочет меня унизить.
ХЬЮМАН: Минуточку, теперь вы делаете поспешные выводы.
ГЕЛЬБУРГ: Но разве это возможно? Что вы скажете как врач? Может быть, чтобы женщина ничего не помнила?
ХЬЮМАН: (секунду спустя). Как она выглядела, говоря это? У вас было ощущение, что она действительно не помнит?
ГЕЛЬБУРГ: Она смотрела на меня так, словно я говорил по-китайски. А потом произнесла нечто ужасное. Я еще до сих пор не могу прийти в себя.
ХЬЮМАН: И что же она сказала?
ГЕЛЬБУРГ: Что я себе это все вообразил.
Долгая пауза. Хьюман не двигается.
Как вы думаете? Может мужчина себе это вообразить? Возможно ли это?
ХЬЮМАН: (секунду спустя). Знаете что? Может, мне надо еще раз с ней поговорить и посмотреть, даст ли мне это что-нибудь?
ГЕЛЬБУРГ: (сердито, требовательно). Но у вас должно же быть какое-то мнение! Ну, как это мужчина может себе такое представить?