Додик с Олькой, склонившись над меню, шушукались о чём-то с усатеньким официантом Мариком в белой манишке и бабочке. А я, передоверив им выбор блюд, продолжала ошарашено оглядывать неожиданный для меня дореволюционный шик.
Вокруг постоянно игриво мелькали солнечные зайчики. Я проследила за одним из них из них и вспомнила слова Джона Леннона: «Женщины могут потрясти бриллиантами». М-да, женщины действительно были увешаны драгоценностями в товарном количестве. Было впечатление, что они на выход в ресторан просто опустошили свои шкатулки. Они, не слишком изящно поводя головами с огромными, оттягивающими уши серьгами, томно проводили пухлыми пальцами с десятью кольцами от шеи до груди, где красовались великолепные и не очень колье и броши. Мужчины тоже были увешаны золотыми перстнями, запонками и булавками для галстуков. Рядом гордо лежали портсигары с вензелями. Всё это сверкало, переливалось и горланило о достоинствах и приоритетах их хозяев. Это роскошество, десятикратно умножалось в ярких огромных люстрах, и производило эффект дурного, но весёлого праздника.
Официант принёс нам овощной салат, знаменитую одесскую воду "Куяльник" и бутылку сухого вина. Я набросилась на несчастные помидоры, как будто не ела шесть дней. Потом вытянула уставшие от хождения по каменным мостовым ноги и стала потихоньку цедить какое-то незнакомое мне, но вкусное вино.
Оркестр заиграл «Голубку».
Господи, чудо-то какое, - расслабленно подумала я. – Когда же я это красивое старьё в последний раз слышала?
Прикрыв глаза, я вслед за певицей мурлыкала: "Где бы ты ни был, всюду к тебе, мой милый, я прилечу голубкою сизокрылой"...
И тут передо мной выросла мужская фигура: - Разрешите?
Это был высокий и поджарый, одетый в синий добротный костюм мужчина. Он был бы даже красивым, если бы его улыбка была не такой золотой, а перстни на руках не были наколоты.
- Да, но… Извините… Мне бы поесть… - я слегка растерялась.
Честное пионерское, я бы пошла танцевать с ним, я точно не снобка, но хотя бы через полчаса. Чуть-чуть бы отдохнула, перекусила и пошла бы…
Но я очень устала и хотела есть…
Желваки заиграли на лице кавалера. Он по-военному повернулся на сто восемьдесят градусов и чеканным шагом пошёл куда-то мимо эстрады, за свой столик.
Я продолжила жевать помидоры, но тут почувствовала какую-то гнетущую тишину за столом. Додик с Олькой сидели как два истукана, испепеляя меня взглядами.
- Я что-то не так сделала?
- Что-то ж я ничего не понял. Что за мансы ты тут устроила? Ты что, ему отказала?! – Додик пошёл пятнами.
- Додик, я устала, я есть хочу, - заныла я. – Я же ничего плохого не сделала!
Песня кончилась, люди разошлись за столы, и тут передо мной вырос мой кавалер с тарелкой в руках:
- На! Жри! – он вывалил из своей тарелки в мой недоеденный салат три огромных ростбифа. Они шмякнулись на помидоры со зловещим причпокиванием. Как в замедленной съёмке на мое красивое платье полетели красные соленые брызги. Я не успела толком ничего понять и хоть как-то отреагировать, как мой несостоявшийся партнёр по танцам опять сделал крутой разворот и, чеканя шаг, удалился к своему столику.
Додик проследил за ним: - Так… Их там пятеро… Оно мне надо?
Он жестом позвал официанта Марика, сунул ему деньги и что-то прошептал на ухо. Тот кивнул и отошёл. За столом воцарилось молчание. Я пыталась о чём-то говорить, но ребята насупленно сидели молча.
Оркестр задорно заиграл про лимончики, уже пьяненький народ лихо ломанулся в пляс, перекрыв нас от блатной компании. Марик кивнул и Додик скомандовал: - Молча, без паники, за мной!
И мы побежали мимо столиков и фикусов, через кухню куда-то в темный двор.
Долго бежали какими-то закоулками, то замедляясь, то снова убыстряя бег. Минут через десять встали отдышаться.
- Додик, я же ничего не сделала, только вошла… - я и вправду не могла взять в толк, в чём моя вина.
- Ишь, расфуфырились обе…
- Додик! – вступилась Олька.
- Ша! Я как последний поц должен убегать от блатных огородами… Это ни в один тухес не лезет! НА тебе, такое выкинуть! Станцевать она не может... И я, как шлимазл, один, с двумя дурами... Это же вор был, вор в законе! Станцевал бы тебя и обратно с почётом вернул, - Додик от злости совсем перешёл на одесский русский.
Мы с Олькой не стали выслушивать всё, что он о нас думает и тихо пошли вперёд.
- Дома осталась половина курицы, - пробормотала Ольга. - Разогреем её, помидоры порежем. Надо его успокоить. Голодный еврей – хуже татарина.