— Дочь, — тихо, практически шепча, ответил Лилль. Напряжение, исходившее от него, ощущалось почти физически. — Ей семнадцать.
— Это страшно — терять детей, — сочувственно сказал высший. — Чем и как долго она болеет?
— Доктора говорят, что это опухоль в мозгу, и Еве остался месяц или два, прежде чем она умрет в мучениях. Кровь вампиров способствует регенерации, и способна излечить практически от всего. Я так надеялся… Но ей не становится лучше.
— Не всё можно вылечить с помощью нашей крови, — вмешался Михаил. — Если это и в самом деле опухоль, то ваши старания тщетны. Смиритесь. Дайте своей дочери спокойно уйти.
— Я читал в древних манускриптах о женщине, что умирала от проказы. Её даже успели похоронить. Спустя год её увидели живой и здоровой в другом городе. Восстановилась даже пораженная кожа. А еще, говорят, она стала избегать света, и почти везде появлялась в компании одного благородного господина, сделавшего её своей женой. Любопытная история, не правда ли? Если Еву обратить, она излечится?
— Скорее всего, шансы есть, — осторожно кивнул Герман. — Но вы и вправду желаете, чтобы ваша дочь стала одной из нас?
Сомнение в глазах смертного удивило Ракоци. Ложа клеймила их веками, искала оружие против высших… и вот теперь магистр готов был отдать чудовищам самое сокровенное, что у него было. Но этот путь не устраивал самого Михаила.
— Это невозможно, — резко сказал он. — Пустой разговор, который ни к чему не приведёт.
Магистр перевел взгляд со старика на Ракоци.
— В чём дело? Так вы можете сделать или нет?
— Позвольте мне прояснить кое-что моему молодому другу, — вежливо попросил Герман. Лилль неохотно кивнул.
Великий магистр ложи был без сомнения великолепно образован. Возможно, помимо классической латыни и древнегреческого он знал несколько европейских. Может быть, арабский, персидский, арамейский, санскрит… Но он точно не мог знать язык шумеров, которым владели все высшие, не открывая тайну даже для обращенных младших. Так что дальше разговор между высшими шёл уже на шумерском.
— Михаил, это то, что нам нужно. Жизнь за жизнь, понимаешь? Истван будет жить, если больная девочка выздоровеет. По мне так небольшая цена.
— Не просто выздоровеет. Станет одной из нас. Как вы себе это представляете, Герман?! — Михаил повысил голос, и магистр настороженно замер. — Если у смертной опухоль мозга, то это может сказаться на ней и после обращения. И тот, кто возьмёт на себя обязательства, окажется прикованным к сумасшедшей или слабоумной младшей. Да и кому вы её хотите впихнуть? Я не откажусь от Клэр.
— Никто и не просит тебя это сделать. Есть и другие высшие в Париже.
— Луи? Конечно, он со странностями, но лишать его возможности найти себе жену, которую он выберет сам, жестоко даже для вас, Герман. Да и согласится ли он взять в жены дочь магистра?
Старик вздохнул, поцокав языком.
— А меня ты забыл?
— У вас была Абель. Мне жаль, что она погибла, но закон одного преступать нельзя, — тщательно скрывая отвращение, произнёс Михаил.
Высшие, так уж получилось, влюблялись лишь раз в жизни. И то, что Мартелл решил забыть о своей жене, найдя себе новую, казалось почти кощунством.
— Закон одного… Каждый из высших может лишь однажды дать смертному новую жизнь. Но не более. Наверное, ты знаешь, для чего ввели столь суровое правило?
— Связь между высшим и тем, кого он обратил, слишком сильна. Связывать себя с несколькими младшими — глупо и опасно для обеих сторон.
— Верно. Поэтому мы делаем это только для того, чтобы наш род не иссяк, и кровь обновлялась. Ну и потому, что так нам велит сердце. Некоторые пользуются этим правом, некоторые находят партнеров среди своих, но никто не осмеливается преступить закон. Да и я не собираюсь преступать его, ища себе жену. Мне это ни к чему. Абель умерла, и её никем не заменишь… Но как раз для одинокого высшего, оставшегося без партнера, не имеющего потомства, есть лазейка в законе. Особенно если это выгодно нашему народу. Я не могу и не хочу жениться на дочери этого несчастного мужчины, но я мог бы удочерить её. И заботиться, даже если с ней не всё будет в порядке.
Ракоци задумчиво потер подбородок. Что ж, если Герман готов был принести ради Истван такую жертву… Оставался лишь один нерешенный вопрос.
— Этот смертный в отчаянии, желая спасти свою дочь, но едва ли он понимает, что потеряет на неё все права. Да и её — потеряет, рано или поздно.