– Ты забыл. Я с ним знакома.
Напряжение росло. Теплая, приятная волна дофамина сходила на нет. Зато возникло предчувствие опасности, будто надвигается буря, а вместе с ней подкрадывается и ярость, словно собака, которую накормили раз и теперь она проторила дорожку в дом.
– И? – буркнул Мартин, яростно печатая.
– И мне он показался хамом. – Я поставила свою чашку кофе. – Ты весь день будешь спорить в интернете непонятно с кем или разок за всю неделю посидишь со мной?
Мартин вздохнул.
– Твою мать, да что с тобой сегодня?
Осторожнее, – предостерег внутренний голос. – Не злись. Это опасно.
– Ничего.
– Если и дальше так будет, я лучше в кабинет уйду.
Он прокручивал сообщения, не отрывая глаз от экрана. Мартин редко смотрит мне в глаза; с тех пор как я стала невидимкой, находятся вещи поважнее. Меня вдруг пронзило яростное желание кричать, сыпать руганью, швырять посуду. Лишь бы только он смотрел…
Медицинский сайт вот что говорит о дисбалансе гормонов: «За типичными для менопаузы перепадами настроения могут скрываться более серьезные симптомы, от тревожности до депрессии и даже душевного расстройства». А «Менопауза как есть» выражается иначе: «Приуныла? Побесись немножко! Сходить с ума – так от души! Твоему мужчине понравится!» А на фотографии – слегка отретушированная Диди сидит на огромной кровати в розовом кимоно и дерется подушками с Джулсом (мужчиной, которого она называет «мое счастье»). Джулс – красивый мускулистый брюнет, как раз такого и представляешь рядом с Диди. Точно так же и менопауза у нее воодушевляющая, хоть сейчас на обложку – фигура у Диди только становится стройнее и спортивнее, а секса еще больше, чем прежде.
Я невольно улыбнулась. Чтобы Мартин дрался подушками и вообще дурачился? Это осталось в далеком прошлом. Мартин – человек сложный, с переменчивым настроением. О смертности он думает чаще, чем о сексе. Когда нам было по восемнадцать, это придавало ему глубины и чувствительности. Теперь он постоянно напряжен, категоричен. А я, в свою очередь, легкомысленна и полагаюсь на чувства. Что Мартин подумал бы о моем даре? Поверил бы вообще?
– Джаред Филлипс – дитя своего времени, – объяснил Мартин. – Гетеросексуальный белый мужчина с долгой и довольно противоречивой карьерой. В наше время такие люди становятся мишенью для нападок.
Судя по профилю Мартина в «Фейсбуке», муж считает, что движение #MeToo слишком далеко зашло. Женщина может разрушить карьеру мужчины всего лишь намеком. Я пытаюсь его переубедить, но не получается. Женщины хотят с ними поквитаться, считает он. В таких делах неизбежна несправедливость.
– Согласна, – сказала я. (Ничуть не согласна.) – Но не в «Твиттере» же это решать. Только хуже сделаешь.
Мартин громко вздохнул, встал, захлопнул ноутбук и сунул под мышку. Рот его сжался, как кулак.
– Можешь остаться, – сказала я.
Поздно, он уже был на полпути в свой кабинет. Даже не взглянул на меня. Наверняка окна в его «доме» наглухо занавешены, а двери заперты на засов. Нет, я никогда туда не заглядывала. Да и стоит ли? Мои чувства к Мартину очень запутанны: и злость, и стыд… Что, если заглянуть в комнату с табличкой «Кэти»? Вдруг я пробужу затаившегося там монстра? Или всего лишь подтвердятся мои опасения – скорее опасения внутреннего критика, – что в мыслях Мартина мне нет места?
Но не только этот голос звучит сегодня в голове. Теперь меня увещевает и пробудившийся внутренний демон. Критик говорит: оставайся дома, приготовь воскресный обед, дождись Мартина. А внутренний демон возражает:
Хрен с ним. Давай добудем еще дофамина!
Воскресенье, 27 марта
Теперь я поняла смысл фразы «как ребенок в конфетной лавке». В детстве мне не разрешали есть конфеты. Мама следила за моим весом и научила всегда помнить о диете. Сегодня же ее голос уступил внутреннему демону, который убеждает: нужно радоваться, а не корить себя. В конце концов, я заслужила. И потом, кому от этого хуже? Я не стану лезть в чужие дела, просто посмотрю и угощусь немного – никто и не заметит.