Вечером после стрельб я увидал Николая Мальгина. Он читал какую-то книжку.
— Опять про Тигробоя? — спросил я, хотя видел, что Мальгин читал не старую потрепанную книжку, а новенькую брошюру.
— Точно, про тигробоя, а вернее — про тигробоев, улыбнувшись, ответил Николай. — Читаю, как наши бронебойщики «тигров» фашистских уничтожают. «Тигры» — это танки у них такие. А наши их бьют, как настоящие тигробои. Вот таким бы стать!
— А про Густава Эмара забыл? — спросил я весело.
Николай махнул рукой:
— Далеко тому Тигробою до наших!
Николай вскоре уехал на фронт в составе маршевой роты. Я провожал уезжающих бойцов:
— Ну, Николай, ждем весточку для газеты!
Длительное время мы ничего не слышали о Николае Мальгине. И вот пришло письмо с фронта от заместителя командира полка.
«…В вашей части служил отличный воин-бронебойщик Николай Владимирович Мальгин, — писал майор. — Когда фашисты атаковали наш полк, переправившийся на правый берег Днепра, Мальгин проявил изумительное мужество. До двадцати фашистских танков рванулись на наши позиции. Гитлеровцы хотели раздавить, сбросить советских воинов назад, в Днепр. Николай Мальгин, находясь впереди подразделения, тремя выстрелами подбил три немецких танка. Четвертый „тигр“ смял его позицию. Но когда машина проскочила дальше, пуля чудом спасшегося бронебойщика остановила ее. И все это благодаря умению и стойкости отважного воина Николая Мальгина. Еще два выстрела успел сделать герой. И еще два танка остались на поле боя. Контратака была отбита.
Вчера мы проводили Николая Мальгина в Москву. Он поехал получать высокую награду — медаль „Золотая Звезда“ и орден Ленина…»
Через несколько дней я получил письмо. Оно было из Москвы, от Мальгина. Он просил передать привет редакции и в конце письма, между прочим, написал:
«Помните старую книжку о Тигробое? Она заронила во мне мечту о смелости, о меткой стрельбе. Но научился я этому у наших бронебойщиков, у советских тигробоев».
Мы разговаривали с Николаем Владимировичем до полуночи.
— А где теперь та книжка, старая, о Тигробое? — спросил я. — Потерялась?
— Потерялась, — подтвердил подполковник и усмехнулся: — Может быть, солдаты раскурили.
Я посмотрел на Николая Владимировича, на его звезду и подумал: вот о каких тигробоях надо теперь писать книги!
Патриот Родины. 1944. 1 мая.
Горсть земли
Утром в березовой роще засвистел и защелкал невидимый бесстрашный клест. Переливчатый свист необычайной чистоты заставил Яна вздрогнуть.
Ян инстинктивно сжал кулак вместе с горстью влажной от росы, пахучей земли.
Он лежал в тесной, неудобной ячейке, лежал молча, полный ожидания и напряжения. Впереди, в нескольких сотнях шагов, проходила граница, а за ней — ненавистная фашистская Германия.
Бойцы ожидали сигнала к атаке. Ожидал Ян, крестьянин и партизан, теперь красноармеец.
Он разжал кулак и взглянул на горсточку земли. Против его воли глаза застлала голубая влага. Человека в двадцать семь лет трудно заставить плакать. То были слезы большой ненависти и большого счастья.
Переливчатый свист клеста и горсточка земли в сжатом кулаке — как и три с лишним года назад. Но тогда Яну было двадцать четыре года и его волосы не убеляла седина…
…Подминая плетни и посевы, ползли тогда крестоватые зловещие танки. И может быть, это было первое, что вызвало ненависть и обиду в сердце молодого крестьянина.
У деревни шел бой, и Ян полсуток не мог попасть к своей семье. Фашисты ворвались в деревню и подожгли ее. Свою злобу они выместили на жителях деревни, перед которой им пришлось задержаться на двенадцать часов.
У родного пылающего дома Ян нашел убитого старого отца. Может быть, Яну посчастливилось: среди многих трупов он не нашел своей жены и своей дочери. Может быть, он мог надеяться увидеть их живыми.
В тщетных поисках Ян ходил вокруг деревни, по полям и лесам, пока его ночью не задержали немецкие солдаты. Ему сказали: «Шпион!» — и закрыли в сарае.
К утру над выгоревшей деревней стояла тишина. Дверь открыл унтер-офицер. Он вытолкнул Яна из сарая и указал в направлении речки. Ян догадался: ведут на расстрел.
За что?
Вели двое — унтер и солдат. Солнце чуть-чуть приподнялось над полями. Оно еще не успело высушить на травах росу. Унтер бы самодоволен и насмешлив, солдат — молчалив и равнодушен. И между ними, опустив голову, шел смертник Ян.
Унтеру было скучно, он искал развлечения. Некуда торопиться, белорус всегда успеет получить свои несколько граммов свинца. Пусть он перед смертью выразит последнее желание. Международное право! Унтер захихикал.