Здесь, на чужой земле, Андрейка был для советских солдат тем, что напоминало им о Родине, об оставленных семьях. И каждый из них старался сделать для маленького соотечественника что-нибудь хорошее, чтобы порадовать его, чтобы заставить забыть его о том большом горе, которое внесли в его жизнь ненавистные гитлеровцы.
Присматривать за Андрейкой было приказано Осипову, но это не доставляло бойцу больших трудов, потому что у мальчугана оказалось по крайней мере сто воспитателей, словно сто родных отцов. Всем им Андрейка доставлял радость, как маленький любимый сынишка.
Но приближалось время выступления полка из города. Отдых заканчивался.
На третий день вечером через город, в сторону советской границы, проходила колонна автомашин. Командир роты приказал Осипову подготовить Андрейку к отправке на Родину.
Федор Иванович с грустными размышлениями принялся укладывать в вещевой мешок Андрейкины пожитки — немудреные подарки от бойцов: игрушечный автомат, эмалированную кружку, мыло, полотенце, складную трофейную ложку-вилку, консервы, сахар и печенье.
Потом на листке бумаги он написал:
«Товарищи, где и как будет жить этот мальчик Андрейка, напишите по адресу: полевая почта 15285 „Д“. Федору Ивановичу Осипову».
— Эту записку отдай тете или дяде, где будешь жить, — сказал он, засовывая листок в карман Андрейкиной гимнастерки.
Андрейка играл и с любопытством следил за приготовлениями дяди Федора. Но когда зашел старшина и объявил: «Можно ехать», — Андрейка вдруг понял, что ему нужно расставаться с дядей Федором, со всеми этими людьми, которых он успел полюбить, к которым успел так привязаться.
— Не поеду, — упрямо сказал он и отвернулся.
Бойцы почувствовали, что мальчишка сейчас заплачет. Они и сами не думали, что расставание с этим чужим мальчуганом будет для них таким тяжелым. Чужим? Нет, Андрейка теперь был для них родным, родным вдвойне вдали от своей родины, которая называется Советским Союзом.
Старшина, Голубков, Осипов, Коноплев, Рыбников стояли около Андрейки и уговаривали.
— Скоро увидимся, — говорил Рыбников. — Будешь за сына у меня. Игрушек наделаю — во!
Андрейку посадили в кабину, и шофер получил, по крайней мере, сто наказов, предложений и советов.
— Не сомневайтесь. Все будет, как полагается, в порядке. Доставлю, — ответил шофер и тронул машину.
Качнувшись, машина рванулась, пошла медленно, потом — быстрее и быстрее. Вскоре ее скрыли другие машины, следовавшие в колонне.
А солдаты еще долго стояли у дороги и толковали о русском мальчике, которого машина теперь мчала на Родину.
Патриот Родины. 1945. 4 ноября.
Первый «язык»
Помню, как вскоре после окончания войны мы провожали домой мобилизованного ефрейтора Баранова.
Баранов славился в нашем полку. Был он искусным и смелым разведчиком. Очень ловко парень «языков» таскал. Многие погибали в поисковых операциях, другие возвращались с пустыми руками. А Баранову удивительно везло. Но уж дерзости и отваги, смекалки и хитрости у него было! — генералы удивлялись.
А еще был ефрейтор Баранов отличным запевалой и первым участником самодеятельности. Он, и уезжая от нас, мечтал о поступлении в театральную студию.
Частенько после занятий Баранов рассказывал молодым солдатам о ночных поисках, о захвате «языков», опытом делился.
— А вы расскажите, как первого «языка» захватили! — иногда просили его бойцы. Молодым всегда интересно, с чего начинали мастера. Но ефрейтор только усмехался и отказывался:
— Тут никакого опыта нет. Просто забавная история. Даже поверить в нее трудно. Потом как-нибудь расскажу на досуге.
А перед самым отъездом из полка он все-таки рассказал:
— Говорят, крепче всего в жизни запоминается первая любовь. Я, конечно, этого опровергать не стану. Но только первый «язык» тоже в памяти остается надолго. У меня это событие связно со сценической деятельностью. Я ведь очень люблю театр и сам выступаю на сцене. На фронте, когда ребята смотрели, всегда хвалили. А сержант Еременко до сих пор на меня обижается. «Я, — говорит, — так тебе хлопал, что наручные часы испортил. Ходить перестали».
Выступали мы однажды с самодеятельностью в землянке перед своими бойцами. На нашем участке тогда затишье было.
Ставили скетч «Первая любовь». Между прочим, я в этом скетче исполнял роль… Анечки Березкиной, влюбленной в одного лейтенанта. Ничего не поделаешь — женского персонала в роте не оказалось. Некому было играть героиню. А руководитель художественной самодеятельности сержант Серегин говорит: