Смольников писал и писал — в редакции, в штаб полка, друзьям. Наконец, он узнал о городе, из которого Лариса Грачева уехала на фронт. И что в этом городе живет ее мать — Мария Петровна. Тогда он решил навестить мать Ларисы, а может быть, и остаться в том городе. У него, наскитавшегося по госпиталям, бывшего детдомовца, не было ни дома, ни семьи. Хотя бы жить в том городе, где жила его Лариса…
Он приехал рано утром и долго бродил по набережной широкой реки, волнуясь и переживая еще не состоявшуюся встречу.
Конечно, у матери есть портрет или какая-нибудь фотография дочери. Дверь после звонка открыла закутанная в огромный платок старушка. Она с любопытством оглядела незнакомца.
— Вам кого?
— Мне бы Марью Петровну Грачеву.
— Грачеву?.. — старушка попятилась, словно чего-то испугалась. — Марью Петровну?.. Так Марья Петровна… она ведь умерла…
И мать Ларисы умерла… Да что же это?.. Как теперь часто случалось, у него затуманилось сознание. Давал себя знать проклятый осколок. Смольников оперся о косяк.
— А Вы кем ей приходитесь? Родич? — старушка сочувственно смотрела на побледневшего Смольникова. — Да вы пройдите…
Смольников вздохнул. Говорить было не о чем, а уходить не хотелось. Здесь, здесь она жила, Лариса.
— С гостиницей, наверное, трудно у вас… — нерешительно начал он.
— А Вы приезжий? Так денек-два поживите у нас, — гостеприимно предложила хозяйка. — Нас всего-то двое. И комнаты две. Невестка, она не запротивится. Вдовая тоже, муж на войне погиб. Располагайтесь, пожалуйста.
Так и остался бывший сержант Георгий Смольников в этом городе. Обжился без женитьбы, учился да работал. Время шло и шло. А он нет-нет да и вспоминал Ларису. Раньше рассказывал кому-то о своей оставшейся любви. Люди чаще отмахивались: «Нету нынче такой любви вечной. И тебе не поверим». Тогда он перестал рассказывать.
Более тридцати лет прошло после ранения. И вдруг осколок стал беспокоить. Смольникова положили в больницу.
— Зажился у вас непрошеный гость, — сказал хирург. — Пора Вам и расстаться с ним. Теперь уже можно.
Смольникова оперировали.
…Сестра еще раз перечитала фамилию на температурном листке. Где-то давно, очень давно она встречала такую фамилию. Но где и когда?.. Больных Смольниковых на ее памяти не было. И знакомых — тоже.
— Сестра, когда мне вернут мой осколок? Я же просил.
— Осколок? — у сестры было хорошее настроение. — А мы его в металлолом сдали.
— Бросьте шутить, — рассердился Смольников. — Я этот осколок в своей черепной коробке тридцать лет таскал. Все-таки как-никак не зря воевал. Он для меня самая дорогая память.
— Осколок? Память? — интересовалась сестра. — О ком же?
— О нашей победе!.. И еще об одной медицинской сестре. О такой, каких на всем белом свете нету.
— Ну уж, будто и нету, — глаза у сестры ревниво и весело сверкнули. — Да знаете, какие у нас сестры, какие санитарочки! Оля, Женя, Таня, Галя, другая Галя…
Больные невольно слушали не очень понятный для них разговор.
— Я знаю, все вы очень хорошие, все добрые, заботливые, — согласился Смольников. — Еще Ася. Наташа, вы… А вот Ларисы нету.
— Ларисы?.. Почему Ларисы?..
Смольников молчал.
— Почему Ларисы? — еще раз спросила сестра.
— Была такая Лариса. Меня в бою спасла. Осколок этот — память о ней.
У сестры дрогнули губы. «Смольников, — вдруг вспомнила она, — военная газета, статья о белом домике…» Когда погибла Лариса, им вместе с похоронкой прислали эту газету, и они с мамой ее читали.
— И белый домик? — чуть слышно спросила сестра и, держась за спинку кровати, вдруг заплакала.
— Домик? — Смольников недоумевающе посмотрел на сестру. — Откуда вы знаете?
Ему показалось, что он ослышался, что слова о белом домике почудились, вероятно, потому, что он вспомнил о Ларисе и об осколке.
К сестре спешили встревоженные больные.
— Вы присядьте. Успокойтесь. Откуда вы знаете о домике? — снова спросил Смольников.
Палата притихла. Словно чем-то испуганная, девушка подняла заплаканные глаза.
— Вы сказали о Ларисе… Я вспомнила газету, белый домик. Лариса Грачева — моя родная сестра.
— Сестра? — прошептал Смольников. — Я не знал, что у нее есть сестра…
Люди замерли, они молчали, боясь нарушить тишину, словно что-то очень хрупкое и драгоценное. А так и было в действительности. Хотя бы на короткое мгновение сейчас была нужна тишина.
Первым заговорил Смольников, тот, кто и имел на это право.