- Ты, - Дед мне отвечает, - не в похоронном салоне находишься. А в санитарном пункте. Обычно я здесь покойников не держу. Лично для тебя исключение сделал, а ты и наглеешь. И права мне качать тут нечего. Нитки у меня только двух цветов: черные и белые. К нынешнему цвету твоей рожи ни одни не подходят.
- Так в шапке у меня, серые, глянь. Вроде должны подойти.
В это время я внимание на Скворцова обратил. Вижу, с ним не то что-то. То ли речь торжественную репетирует, то ли воздуху мало ему. Рот вроде шевелится, а звука нет. И руками двигает необычно. Словно дым перед собой разгоняет. Или, может, от комаров отмахивается.
Я со стола слез, и к нему. Крышку скрутил, и флягу протягиваю:
- Вы, товарищ политрук, водички испейте. Выглядите нехорошо. Нервный вы какой-то. Видать не бережете себя совсем. Отдыхать нужно больше. А то, ведь, так можно и околеть на рабочем месте. Я, вот, при жизни, тоже суетливым был. А теперь, как бы со стороны взглянул – пустое это. О вечном думать надо.
Он, вроде, пригубил, но сам мне на руки поглядывает. Я ему и говорю:
- Вы не смотрите, что глина под ногтями, это я только из могилы ночью откопался. Через час помывка в роте. Уже и баньку топим. Так, что все у нас чин-чинарем. На похоронах своих, буду лежать как огурчик. Я порядок знаю. Обмоюсь, как положено, и чистое исподнее надену. Будте уверены – не подведу я вас, товарищ комиссар.
- Политрук.
- Ась?
- Старший политрук я, - промямлил Скворцов, и сомлел болезный.
- Ну, и вот, Дерюгин его уже минут десять не может в себя привести. Сначала все больше с нежностью по щекам шлепал. А теперь уж распоясался вконец. И головой об стену приложил, и под дыхало пару раз сунул. А как понял, что я эту тайну в могилу с собой унесу, так решил, видать, политруку от души морду начистить. Если б не вы, товарищ командир, убил бы он его совсем. Думаю, на почве личной неприязни. Обиду на него затаил, наверное.
- Ты чего мелешь, малахольный? Я же в медицинских целях. Во врачебных, так сказать. Жизнь человеку спасаю. А ты напраслину наводишь на меня. Сам же его на тот свет чуть и не спровадил, - фельдшер аж задохнулся от несправедливости. – Из могилы он, видите ли, недавно вылез. Глину, говорит, когтями рыл. Вот сам, теперь, бери и откачивай его, как хочешь. Рот-в-рот, или, как там у вас, у неупокоенных принято. А то, может, горло ему перегрызешь, и всю кровь высосешь?
- Я тебе, Дерюгин, не упырь какой, чтоб кровь комиссарскую хлебать. Я тебе, Дерюгин – старшина Красной Армии. Хоть и геройски погибший. А ты мне, сволочь, ухо черными нитками пришил.
- Молчать! – Нефедов гаркнул командирским голосом. – Я думал, у нас один раздолбай в роте – Васька Горелов. Когда – нет. Не один. Теперь, значится, внимательно слушаем мой приказ, - старлей расправил под ремнем гимнастерку, подтянулся, - Скворцова привести в себя. Без мордобоя. Роту помыть в полевой бане. В две смены. Позиции пустыми не оставлять. О выполнении доложить. Вопросы есть? Выполнять!
***
Васька Горелов, поставленный наблюдать за небом, начало налета Юнкерсов благополучно прозевал. Не расслышал из за непрерывной артиллерийской канонады. Как только несколько зловещих силуэтов бомбардировщиков показались над верхней кромкой леса, с разных сторон послышалась команда «Воздух!», но одновременно с этим, земля стронулась с места и заходила под ногами, будто живая. По ушам ударил грохот взрывов, и засвистели осколки, срезая ветки и небольшие деревца. Красноармейцы, построенные по случаю помывки, прыснули в разные стороны, но в этот раз спрятаться успели не все.
- Как же это? – Младший лейтенант Уткин удивленно смотрел на культю правой руки, которую ему перевязывал Дед. – Что же делать то теперь, а? Товарищ санинструктор, как быть теперь?
- Чего ты кипишуешь, Костя? Ну, пару пальцев туда – пару пальцев сюда. Не бери в голову.
- Какие пальцы? Мне же кисть начисто срезало. А я, ведь, еще ни одного немца не убил.
- Ну, похуже бывало. Вон, к примеру, старшина наш бежит. Его, так, вообще, в прошлый раз, насмерть убило. И ничего, не падает духом. А ты из за ладошки какой-то раскис совсем. Ты так и так не выжил бы на фронте, вопрос пары дней, а теперь, вот, домой поедешь. С чистой совестью.